|
Кирилл Ривель Сборник стихов и песен «Где брат твой…» Изд-во «Нева» СПб, 2002 |
|
О
творчестве поэта, автора-исполнителя
произведений, отражающих атмосферу конца ХХ-го начала ХХІ века, точно
и объёмно сказал Александр Дольский. –
«Кирилл Ривель строит себе
университет с изучением только единого предмета – судьбы России и личности в
уходящем ХХ-ом веке… Нужно очень любить Россию, жалеть её и мучиться её
злодействами, чтобы думать и писать только о Ней и о себе в её чреве… Большинство людей идёт в сторону
предначертанных нормальных забот о хлебе насущном и видит затылки друг друга.
Поэт же идёт нам навстречу и смотрит нам в лица, узнавая в каждом себя, тепло
и горько сочувствуя
нам в нашей российской судьбе…». Из рецензии к Сборнику «Белый ветер» (СПб
1997)
*** «Мне не первый раз приходится
представлять стихи Кирилла Ривеля. С удовольствием отмечаю, что с каждым
годом палитра поэта расширяется, техника стиха совершенствуется. При этом
искренность не уменьшается, становится напротив – всё отчётливей, горче и
даже яростней. «Я раздет донага и распят на
листочке бумаги…» Но в то же время это не
показная самоотвага, не записная жертвенность ибо «… Родину жаль, но себя всё
же чуточку жальче…». Стихи в основном горькие и порой жестокие, потому что это стихи о России, о её
судьбе, её истории. И что ещё более важно об истории души автора в процессе
жития в нашей России: «То не Ангелы трубят с
Неба, То гуляет голытьба в коже… То кричит толпа: Вина! Хлеба!… Ну, зачем её спасать,
Боже?» О каких это временах? Может
это 1917—1921 годы? Или 1990—2002? И то,
и то верно. Ничего не изменилось по счёту Бога на нашей земле. Но
спасать толпу нужно. Необходимо. Хотя бы пытаться спасти часть толпы.
Одного, двух. Может чуть больше. Тех, кто возьмёт на
себя труд иногда читать стихи. Стихи вообще и, в частности, в этой
книжке. А.Дольский. 4 сентября
2002 года Санкт-Петербург» 3.
Гулко цепи о клюзы пробили… 7.
Сегодня – лавры, завтра –
зависть 9.
Я душу сжёг 10.
Сеньор Кихот 11.
Средь мелей, рифов и
камней 16.
Памяти участников
Ледяного похода 18.
Не приземлен … 19.
Снова тема… 20.
Что получилось? 22.
Ах, память,
чёрный зрак ствола… 23.
Моя тюрьма – минувшие года 24.
На столе моем тетрадный
листок 25.
Привычна мне уютная
тюрьма… 26.
Я не забыл… (Памяти
юнкеров) 27.
Отгорели пожары… 28.
Толь родился я не ко времени… 30.
Виновных не ищи… 31.
Хаос – строитель
мирозданья… 32.
Безвременье,
бессонница, безвластье… 33.
От изучении истории всего
лишь шаг.. 34.
Ну, почему, мон шер,
не Крезы мы… 35.
Колокольные звоны
(Памяти Сибирской армии) 39.
Задним числом сам себе
отпускаю грехи… 40.
Вы помните: осень,
Исход, Севастополь… 42.
Ромом залитый дубовый
стол 43.
Святая простота… 45.
Случайный дом 48.
На берега, покинутые
мной… 49.
Африканское солнце
Бизерты… 50.
Устала дорога… 55.
Что 17-й год?… 58.
Пасха 59.
Жаль, уроки былого
не впрок 60.
Осень играет погодой и
темами… 61.
Сколь не денег стоит –
крови… 65.
Прости,
Господь, мне черные сомненья… 66.
Явь и не явь… 67.
Стихи – не плач… 68.
Впишусь ли в
собственные строки… 69.
Век догорающий… 70.
Величье ломает… 71.
Свет ночника… 73.
Усталость от
поисков тщетных… 75.
Памяти Ю.Визбора 78.
Увы, муравейник
имперский просел… 80.
Мир слеп… 84.
Вторично окрестилась Русь Святая… 85.
Червь и Бог 86.
С чего начать? Пустой
вопрос… 88.
Реалии убоги, дух
недужен… 89.
На бреге
железного века стою… 90.
Двадцатый век… 92.
От слова до слова…
Памяти А.Хведченя 96.
Поженяну Гр. 98.
Мне себя не всегда…
М.Кочеткову 100.
Тальсковскому А. 101.
Памяти И.Талькова 102.
Памяти И.Бродского 103.
Что играет во мне… 104.
Мы снова
перейдём на «Яву» 106.
Сдвинем кружки… УПС
«Седов» 107.
Никому не
избегнуть судьбы… 108.
Оперируя пёрышком… 109.
Когда над полночью
земной… 110.
Не хочется,
брат, уходить… 112.
Мёртвый пепел… 113.
Табачный сизый дым… 114.
Люби, не люби… 116.
Страна моей души… 117.
Усталость земная… 118.
Играть словами… 119.
Возвращение… куда? 121.
Приветствуй своё
одиночество… 122.
Мой последний
герой… 124.
Снова полночь, увы … 125.
На рю Дарю… 126.
И вырастим Бога в
пробирке… 129.
Автоэпитафия 130.
Живёшь, покуда сердца
норов…
*** От обиды иль хулы? От веселья ли, печали? От огня ли, от золы? Командор на костылях, Перевернутая память... Жизнь моя – чужие сани, Да двойная колея. Отголоском старой песни – Дым обугленных стихов. Города, дороги, веси Собираю из кусков. Под ночной собачий лай Полстакана, Христа ради! Царский вензель на ограде, Красный, выстуженный рай! То ль – врожденная убогость, То ль – двойной отсчет в крови – Вновь притягивает пропасть Светом братства и любви! Волчья песня при луне, Да другой, чтоб к месту – нету! Ржавой кровлею под ветром Рифма слух терзает мне... ... И подхватит сон хмельной сквозняком из подворотни... и возденет бывший плотник длань над грешной головой! 18-20 апреля 1991
*** За призрачной мечтой шагать по сменам дат Совсем не так легко, как нам казалось прежде; Всему приходит срок, и первый листопад Покрыл
своим ковром тревоги и надежды, Но будням вопреки, идя путём утрат, Стараемся не ныть и не жалеем ноги! А время подойдет — последний снегопад Бесшумно занесет следы в конце дороги... И вновь замкнется круг – другие поспешат Свой написать сюжет, взлететь на самый гребень.... И, может, вспомнят нас, увидев звездопад, Свой первый звездопад на августовском небе. 1985
*** Окончен поход! И за грунт якоря зацепились, Корабль стреножив. Но еще будут долго в ушах Ветры дальних широт Петь в радарных антеннах, Нам память и души тревожа. Вот звонки прозвенели – Последний, я знаю, аврал! Как мечтали, ребята, Мы с вами об этой минуте! По трансляции общей Последний приказ прозвучал: Уходящим в запас – Построенье на левом шкафуте! Форма первого срока, Счастливцы застыли в строю, И прощание с флагом – Пред тем, как уйти на гражданку! Почему же, вдруг, горло Сдавили и стиснули грудь, Нам до боли знакомые звуки «Прощанья славянки»? По парадному трапу Мы сходим на катер с морей, И полоска воды между бортом И нами -
все шире! Бескозырками машут друзья, И гремит с кораблей Марш, прекрасней которого нет И не сыщется в мире! Снова в дальний поход Наш корабль уйдет в океан, Салажатам компоты считать, Ну, а мы отслужили, Навсегда принеся В сухопутные наши дома Крики чаек, тельняшки И горько-солёные мили. Не однажды разбудят нас Громкого боя звонки, Дробь ботинок, доклады постов О готовности к бою, Рёв ракетного залпа, Орудий сухие хлопки, Напряжённое пенье турбин И бурун за кормою. Силуэты фрегатов чужих Вновь увидим во сне, Что пройдут по черте горизонта Кильватерным строем... Штормовые ветра Запоют в арматуре антенн, И душа зазвенит, Словно колокол громкого боя! 1987 ***
Сошёл вчистую с корабля! Увы, не светит мне земля, Совсем не светит! Все снятся тропиков луна, И океанские шторма,… Поёт в душе, сводя с ума Солёный ветер! Да я здесь сдохну от тоски! Да вы поймите, мужики – Не по ноге и не с руки Асфальт, паркеты!… Здесь негде яблоку упасть: Машины, давка, гарь и грязь – Прекрасно всё, чтоб мне пропасть, Но моря – нету! В трамвае. Дома и в пивной – Везде мне слышится прибой. И чайки, жадною гурьбой Кричат, заразы! Бреду, как пьяный пилигрим: Есть сто дорог, ведущий в Рим, Но к океану путь один И тот – заказан. Для обитания среды Полезней нет морской воды. – Цветочки, травка и сады – Не по натуре! Вот на судах – там аромат: Смоляный лак, спиртовый лак, Эмаль всех колеров подряд, свинцовый сурик!… Ошибся на сто лет вперед, - мне нужен только пароход! Но я, больной и старый чёрт – Ему не нужен! Ему подай – салаг гурьбу, А ты, коль сел на берегу – Воткни окурок, как трубу, И плавай в луже! Друзья! Рассказ мой вас отвлёк От нервотрёпок и хлопот, - Хватает всем своих забот. Своих крушений… Легко с улыбкой флаг держать, Покуда молод – не стонать… Трудней – с улыбкой умирать Без сожалений. 1987 В.В.Конецкому Путевые портреты с пейзажем
морским Мне писатель-моряк для души подарил, Я с ним тысячи миль намотал на винты В океанах и внутренних водах. Сквозь спирали циклонов,
торосы и льды, Под шипенье и вздохи забортной воды Мы заботы вчерашние в завтра несли На антеннах своих теплоходов. Шелестели страницы в
полночной тиши, Где за юмором крылась ранимость души, За бронею сатиры и сцен бытовых – Неуменье «закручивать
гайки». «Среди мифов и рифов» проложенный курс, И идущий по севморпути сухогруз, «Третий лишний»
везде, кроме штурманских вахт, Одиночество раненой чайки. Чёрный кофе и дым сигарет
по ночам, Лунный меч разрубил океан пополам, Где реальность, где вымысел? – мне не понять, Вдруг сместились все точки отсчета… Но «За Доброй надеждой» мы будем спешить, Даже если надежды – давно миражи, Даже если мечты наши прахом пошли, Есть еще океан и работа! 1987 ***
Памяти северных конвоев. На траверзе – братишек жаль! – Уходит «Либерти» под волны… Эсминец наш, на самом полном Калибры вывел в вертикаль! И трассы тянутся в зенит, Нащупывая самолеты… Война – горячая работа! От взрывов бомб вода кипит! Горит разлившаяся нефть… В ней люди: как забыть такое? Жесток закон морского боя: Потеря хода, значит, смерть! Мы уклоняемся от бомб И рубим тонущих винтами! Но «Юнкерс» с чёрными крестами Вонзил в волну стеклянный лоб! А эрликоны бьют и бьют По рвущим небо самолетам… В дыму и пламени шкафут… Война – горячая работа! И даже в северных морях, В высоких, ледяных широтах – Война, горячая работа – Особенно на кораблях! Когда же гады улетят, Мы похороним павших с честью – Ударит залп. Приспустим флаг, И снова станем в перекрестья Ловить кресты на плоскостях, В пике входящих самолётов: Ревун! Покажем живоглотам, Кто здесь хозяин, кто – в гостях! Вновь дробный стук очередей: Жесток закон морского боя… По хлёсткой, вздыбленной воде, Идут полярные конвои! Пар от фланелевых рубах – Бушлаты скинули расчёты: Война – горячая работа! Вскипает краска на стволах! ...Вот «Юнкерс» выбросил огонь, затем полнеба прочертил он косой и дымною чертой по ржавым пятнам от разрывов! Рёв самолётов, свист и вой, И взрывов гейзерное пламя! ... ...Мы умирали в океане, как наши братья под Москвой! 1987 *** Сегодня лавры, завтра – зависть, Сегодня радость, завтра – слёзы… Весна и осень, юность, старость – Печальные метаморфозы. С мечтой о верной Пенелопе Легко уходим от причала, Горим, как турки при Синопе, И начинаем всё сначала. Садимся с шулером за карты, Ошибок ближним не прощаем, Надеемся проснуться завтра, Не верим в смерть и… умираем. 1988
*** А мы, господа, мотыльки С опаленными крыльями, Бьёмся, надеясь на чудо! Но, поверьте, никто нам Не спишет долги и грехи. Разве спросит ключарь У ворот: вы куда и откуда? Ну, кому мы нужны В этой проклятой Богом стране, Распинающей нас И ослепшей от дыма и крови! Мать-Россия летит, Словно всадник на красном коне… И какое ей дело До нашей сыновней любови! Ну, какое ей дело До нашей тоски, господа, Изувеченных судеб И правды в гранёном стакане? Стынут наши надежды, Как в бухте декабрьской вода… Да и вся наша вера – Последний патрон в барабане. Мотыльками у свечки Во имя чего и кого Обожжёнными крыльями Машем, надеясь на чудо? Лишь апостол-ключарь, Равнодушно кивнув головой, Спросит нас у ворот: Вы куда, господа, и откуда?.. 1988 *** Я душу сжёг в заснеженных степях, В ревущих жерлах орудийных глоток. Закат запекся кровью на штыках, Когда я в рост шагал на пулемёты. Я шёл в шеренгах именных полков И офицерских сводных батальонов. Но золото московских куполов Не заиграло в золотых погонах. Над Сивашом раскаты батарей, Трубач «отход» трубил усталым ротам. Увы! «Последний довод королей» Не в нашу пользу высказан народом. Вставала борта серая стена, Толпа роняла в воду чемоданы. Ах, господа, чужая сторона Не возродит разрушенные храмы. Я сердце сжёг и прах его пропил От Петрограда до Владивостока, Где меж крестов заброшенных могил Потерян крест последнего пророка. И вспыхнул мозг, и погрузился в тьму, И все грехи мне пуля отпустила. Я был расстрелян в декабре в Крыму В десятках тысяч сдавшихся на милость. 1988
***
Поставь в конюшню Росинанта. Вернись домой, где все понятно, Где есть и пища, и питье! Оруженосец, верный Санчо, Ведет осла на поводу, И дремлет пыльная Ла-Манча В каком неведомо году... Что истина, сеньор Кихот? Считая прошлое грядущим, Спешить на помощь не зовущим – Творить добро наоборот! Жизнь – не ристалище, не поле Для ваших рыцарских причуд, - И тот, кто этого не понял, Или безумец, или шут! Кто в наши дни поднимет меч, Бросая вызов злу живому? Сеньор! Сидите лучше дома, Ненужных не ищите встреч! Какие рыцари, сеньоры? Трактирщики и прочий сброд! Одни и те же разговоры: Свинарник, куры, огород... Что истина? Всю жизнь витать, Но называть слепцами ближних … Свой идеал – для прочих – призрак, Мечом и словом защищать!... И волшебные чертоги Увидеть там, где чуда нет, И заступаться за убогих Не ради горсточки монет... ... О странный мир! В нём нет огня, Нет великанов, чародеев, Прекрасных дам... и меч ржавеет, А шлем, лишь тазик для бритья... Но рог трубит, и пыль клубится, И вновь качается в седле Печальный, странствующий рыцарь... Последний рыцарь на земле, 1988
*** Каких глубин мы достигаем? И от чего остерегают Руины старых алтарей? В какие мы стремимся выси, Перешагнув за перевал? Где остановит сердце выстрел, Что при рожденье прозвучал? В стоячих заводях квартир Кому нужны столбы Мелькарта? На крыльях снов о светлом завтра Мы покидаем скудный пир... Нам сны разглаживают лица, И мы летим в страну мечты, Где на шестках своих амбиций Стрекочут мудрые сверчки. Будильник бьет по тишине В своем захлебываясь крике... Звенят привычные вериги И тени тают на стене. И снова нам скользить по нити К висячим замкам на песке, И затеряться в лабиринте, Иль оказаться в тупике! ... ... даст Бог придет Мессия новый, в своем отечестве пророк... и мы влачим свои оковы, и собираем камни впрок... 1988 *** Сломаю песнь, как лук. Вы оказали честь шуту, Мне посвятив досуг. Теперь поговорим всерьёз И подведём итог: Свой балахон сорвал Пьеро, И умер дон Кихот. О, вы поверили в игру! – Поклясться я готов! Я глицерин со щёк сотру, Развею чары слов О том, что грусть – бальзам
сердец, Что благотворна боль, - Поскольку я – всего лишь
шут... И я ... играю роль! Я – шут в квадрате, - что
колпак! – Бубенчики – динь-динь! ... Смеяться может и дурак, Чтоб ублажать разинь... Но шут, играющий шута – Опасная ступень: Здесь надо выжечь всё
дотла, И превратиться в тень! Тень – не боится света
глаз, - Сто масок – не предел Для сохраненья веры в вас, Что души есть у тел... ...Сегодня я играть себя попробовал с листа... смертельный номер! Маску
прочь! Под маской – пустота! 1989 *** В подпитии я вышел из
кружала... Извозчик! Чай заждался
седока! Вези меня, лиха беда начало
– До следующего, братец,
кабака! Крадется ночь под лай собак
бездомных, Я пьян слегка – еще душа
горит... Между домов с глазами окон тёмных Неверный свет роняют
фонари... Прибавь аллюр, поехали к «Максиму»! Держи два франка сверху,
силь ву пле! Мы будем пить сегодня за
Россию, Хоть нет для нас России на
земле! Ты не смотри, что я в
пиджачной паре – Я офицер гвардейского
полка! Сегодня День рожденья
Государя... Я пьян, а ты не знаешь
языка! Друзья, поди, заждались в
ресторане! Парле ву рюс? Гони, мон
шер, скорей! А Государя, братец
расстреляли... Ведь и у вас казнили
королей! Сегодня я – ни слова
по-французски – Наговорился всласть за
столько лет! Сейчас мы выпьем водочки
по-русски! ... Хотя у вас хорошей водки
нет! ...Спасибо, братец, докатили быстро! Держи на чай,
по-вашему, – вино! Я, знаешь, сам работаю
таксистом, На Монпарнасе, у месье
Арно... Вот, мез ами встречают у
кружала! Вот Боря, князь, и в
прошлом лейб-корнет... Адьё, француз! Мы не начнём
сначала. Россия – есть! Но государя
– нет! 7 октября 1989 *** Чужого гения главенство, Узоры не моих стихов, Души моей несовершенство. Не позовёт в поход труба В раскатах пушечного
грома... И что-то есть в уюте дома От эргастерия раба. Ветшают паруса в душе, Всё чаще, чаще рвутся
струны, И жизнь – запутанный сюжет, Написанный рукой фортуны... Его читаю по ночам, Переосмысливая строки, Плыву в стремительном
потоке, - Куда, - едва ли знаю сам. Рассвет асфальтовый встает, Спросонья фыркает автобус... Уйдёт в былое старый год, А у меня – просрочен
пропуск! А мне останется – стило, Стол у окна, нежданный
холод... И никогда венец терновый Мне не возложат на чело. 17 декабря 1989 *** Светотень, фата-моргана... Водку бывший лейб-гусар, Пьёт в углу кафешантана... Дожигает жизнь свою В пятом округе Парижа... Я – не тот, о ком пою, Я еще – дотла не выжжен! Ветер, ночь, дороги нет, Ни раскаянья, ни боли... Переломленный хребет, Черный ворон в чистом
поле... Кто – чужой, в чужом краю, Кто-то – бит в родимом
доме... Я – не тот, о ком пою, Я ещё – на переломе! Свет с востока жжёт глаза, А на западе туманно... Стоит ли себя терзать И тоску лечить стаканом? Не дарован соловью Клюв вороний,
хищно-цепкий... Я – не тот, о ком пою, Я ещё – не жру объедки! Лейб-гусар, твоя взяла! Поднимай стакан, дружище, За двуглавого орла! За родные пепелища! ... ...Да, в шантане пел не я – только память – кто
отнимет? Никого из нас не минет Чаша горькая сия! 28 декабря 1989 Памяти участников Ледяного похода
Мне от мыслей-видений не уснуть до утра: Снова цепи-мишени, громовое «ура». Умирали, как жили – кто во рву, кто в бою, Мы – за нашу Россию, а они – за свою. Шашки вон, эскадроны! И аллюр три креста! Жизнь – дешевле патрона... Кто патроны считал В те года моровые, в перехлёсте судеб? Когда мы – за Россию, а они – за совдеп! Мы родные гнездовья покидали с сумой, Погасив нашей кровью их «пожар мировой». Не считай чаевые и судьбу не кляни: Мы дрались за Россию, за коммуну – они. Нам покоиться рядом, жаль – в землице чужой, Под терновой наградой за поход Ледяной... Мы уходим, как жили. – Рысью, марш! Шашки вон! Только мы – за Россию, а они за кого? 1989 Памяти Л.Г.Корнилова
В былое уход – не Исход. В пожарах гражданской Сгорели столбы верстовые... Болярина Лавра И первый Кубанский поход Вином и молитвой, Увы, не помянет Россия. Припасть бы к истокам В промозглых кубанских степях, Где шли добровольцы, Кресты вдоль дорог оставляя... Спаситель простреленный Плыл над рядами папах, На путь этот крестный Устало глаза закрывая. Мне скажут: химера! Какой восемнадцатый год? Но снова эпоха Диктует забытую драму. И я помяну Всех, кого выводили в расход По прихоти левой ноги Победившего хама. И Бог отвернулся, И проклял державу мою, Где полною мерой Мы все, что хотели, вкусили. За белое воинство Полную чашу налью И всех помяну, От кого отвернулась Россия. Горька эта чаша, Как горек их жребий земной. Изолгана память. В чужих палестинах погосты... Но песня моя Продолжает Поход Ледяной, Хоть всё на круги возвратить Даже песне не просто. Но хочется верить: В былое уход – не Исход, Вновь память расставит Кресты, как столбы верстовые... Болярина Лавра
И первый Кубанский поход Вином и молитвой, Быть может, помянет Россия! 1989-1991
*** Усталый всадник без коня… И на погосте под Парижем, Увы, нет места для меня. Равны пред Богом и судьбою От смутных лет до наших дней, Там спят российские изгои, Не потерявшие корней. В своём рождении неволен Москвич конца сороковых… Но если б выпало на долю – За честь бы счёл лежать меж них. 1989
*** Снова тема, словно почерк, неразборчива, Рябь на глади потемневшего пруда… Нострадамуса туманные пророчества И мои, в ладони сжатые года – Всё – туман: вчерашний день, и день непрожитый, Горизонты превратились в тупики… Даже мысли,
как случайные прохожие, В никуда идут, подняв воротники. Всё – туман: стихи и проза бьют под ложечку, А газетные статьи – по головам… Время ласково поигрывает ножичком, Зная цену обещаньям и словам. Но набат в тумане – не впервой, соколики! Вновь свиные рыла да звериный рык! Потому-то на полночной колоколенке, Я у колокола вырежу язык! Сер туман, что правил миром и народами, Змий зеленый под рукой, как в старину: Летописцы или врали, или мёдами Разбавляли и чернила и вину. Тот, кто ищет, -
обречен на одиночество, А слепому не помогут фонари… Пусть уж лучше будет тема неразборчива – Я не рвусь в поводыри, и звонари. 1989
***
Что получилось? Монолог иль диалог? Или по нитке с миру – нищему пальтишко? Пусть музы пьют свое хиосское винишко, - Спасибо вам, что вы зашли на огонек! Горят надежды как в бомбежку города, Всё так банально и обыденно и просто, И мне опять в чужой шинели не по росту Торить дороженьку неведомо куда. Что комом блин, что клином клин – итог один. Не возвращаться же обратно с полдороги? И мы сбиваем в кровь натруженные ноги, Мечтая втайне о талонах на бензин! Жизнь между пальцами, быль-небыль, век ли, час, Костёр в пещере у наскального плаката … … и Римский папа, и китайский император, и, неизвестно где пасущийся Пегас… И листья жёлтые, и майская трава, И солнце летнее, и зимние морозы… И даже эта полупесня – полупроза – Всего лишь образы: Слова, слова, слова! … Вмиг – столько в памяти великих оживёт! Поманит Вечность, словно жадину монета… И крикнуть хочется: Карету мне, карету! Ну, на худой конец, хотя бы самолёт… Течет событий мутноватая вода, Вороны хрипло митингуют на погостах… А мне опять в чужой шинели не по росту, Торить дороженьку неведомо куда. Что получилось? Монолог иль диалог? Скорей, ребята, просто песня под гитару! Мы с ней такая замечательная пара… Спасибо вам, что вы зашли на огонёк! 23 марта 1990 года
*** По меркаторским картам, а где – и без них, Пролагали свой курс,
помолившись удаче... Ураганы и ядра нас били под
дых, И трещали надежды, ломаясь
как мачты! Убелённые солью Тугие холсты парусины, Меж землею и небом По хлябям корвет проносили, Где судьбу мы хватали, Как девку в таверне
хмельной! И удачу ловили За радужный хвост, Как павлина, Иль зашитые в парус, На дне обретали покой. На дорогах морских нет
следов колеи, Но в ходу, как на суше,
здесь волчьи законы! Джентльмены удачи – танцоры
петли! - Даждь нам ром наш насущный,
но лучше – дублоны! И вели нас дороги не в Рим, А в кабак Порт-Ройяла! Ром двойной перегонки Шел в глотки тройного
закала, И красотки любили, Покуда добыча густа! Жаль, гиней и дублонов Всегда до обидного мало... И опять нашим пушкам Дырявить чужие борта! Заскрипел кабестан, ставим
кливер и грот, Вновь на выход из бухты
бушприт повернётся... Где фортуна, в итоге, нам
выставит счёт: Кто – от рома сгорит, кто –
в крови захлебнётся! Где-то в море «купец» До флагштока дрожит от
испуга, А фрегат королевский К орудиям вывел прислугу: Кто охотник? Кто дичь? Кто достигнет желанной
земли? Мы в кольце горизонта, В петле бесконечного
круга... С флага скалится череп, И парус открылся вдали… 30 мая 1990
*** Ах, память – черный зрак ствола... А над расхристанной Россией Пылают храмы вековые. Колокола, колокола... Чу, по самим себе звонят На обгорелых колокольнях! Рыдают или бью в набат? Иль стонут медные от боли? Ах, память – Ледяной поход, Кубань и Дон, и степь без края... Над полем брани снег идет, И кровь дымится, замерзая. Под хрипы схваток штыковых, Разбойный свист казачьей лавы Подкралась гибель вековых Устоев царственной Державы. Глотаю снег горячим ртом... Не все рубцы затянут годы. Дымя, уходят пароходы, А жизнь осталась за бортом. Что было? Бойня, кровь и грязь, И взлёт надежды окрылённой... Почём в Стамбуле русский князь И офицерские погоны? Нет ни погоста, ни угла. Пылают храмы вековые, Нас всех смахнула мать-Россия, Как крошки хлеба со стола. Нет больше Родины и дома. Что можно взять, ты все взяла. И погребальным черным звоном Гудят твои колокола...
1990 *** Но ими жив, я – узник добровольный, Колокола моей первопрестольной Звонят во мне до Страшного Суда. Воспоминаний слаще тем отрава, Чем горше хлеб чужого бытия... Там лишь одно подобие державы, Здесь лишь одно подобие меня. Париж привык к российским чужакам, Москва, Россия... как давно всё было! Вновь кальвадос идёт огнём по жилам, Но не идут погоны к пиджакам. Уже давно разбиты переправы, И не сменить усталого коня... Там лишь одно подобие державы, Здесь лишь одно подобие меня. Что ж, можно пить коньяк или перно, Затем друг другу порыдать в жилетку, Или сыграть в гусарскую рулетку, Или послушать в Опера Гуно! Обломок лет безумия и славы, Незваный гость без завтрашнего дня... Там лишь одно подобие державы, Здесь лишь одно подобие меня. 1990 *** «И снова скальд чужую песню сложит, и, как свою ее произнесет» О.Мандельштам На столе моем тетрадный листок, В ожидании рожденья строки… Сколько скрыто в нем веков и дорог, По которым не дано мне пройти! … …И восстанут из руин города, И заполнятся толпой горожан. Звон малиновый уносится вдаль, И к заутрене зовет прихожан. И услышав этот звон, этот зов, Рыцарь странствующий слезет с коня, - Он не тратит жизнь на поиски слов, Конечно же, не знает меня. Он хвалу Марии будет шептать, И молитву на мече сотворит, Осенит его Христа благодать… Я, увы, совсем не знаю молитв. Не воинствующий рыцарь-монах, И в руке моей не меч, а стило! Заблудилось в палестинских песках Сумасшедшее мое ремесло… Лязгнув сталью,
встанет рыцарь с колен, Укреплённый в назначенье своем: Бог и честь в душе, а прочее – тлен… Исключая, лишь коня да копье! И растают в клубах сизой пыли Шлем с плюмажем, плащ, да топот коня… Но слова тех простодушных молитв, Сквозь столетия отыщут меня. Будто я, смиренно Бога просил, На крестовую молясь рукоять: - Укажи мне путь! Дай, Господи, сил! Да не оставит меня милость твоя! …на столе моем тетрадный листок, я смотрю, не в силах слов разобрать… Сколько лет ушло меж пальцев в песок, Для того чтоб эту песнь написать! 1990-1993 *** Где рыжий кот, бандит и лежебока, А за окном машины в три потока, Дома и крыши, крыши и дома. Едва родившись, песня умерла, Не став, по счастью, шлягерным сюжетом, - Так умирают паруса без ветра, Так без людей тускнеют зеркала. Здесь мой предел, тот самый край земли, Последний пирс, как точка в разговоре. И я почти забыл как пахнет море, Лишь на картинках видя корабли. Как горько пьётся тропиков вино И океан бывает сер и пресен, Так мне сегодня не хватает песен. Я помню всё и всё забыл давно. Чужой судьбы пронзительный роман, Катушка с тихим шорохом кружится, И вновь поет негромно Городницкий Про близкий и далекий океан. Дай Бог суметь, душой не обмелев, Уйти в ничто, как за стобы Мелькарта, Оставив стих, как штурманскую карту Под лампой на прокладочном столе. Октябрь 1990 Я не забыл. Пусть кровь ушла в песок, Но прошлое по-прежнему ранимо. И пробил час, как щёлкнувший курок, И лгать себе уже невыносимо. И болевой порог не одолеть: Вновь мерно шаг чеканят батальоны, Гремят оркестры, вспыхивает медь, Но мне известен жребий побеждённых. Дрожат штыки, безусы юнкера, Что за Царя, за Родину, за Веру На фронт уходят через плац-парад, Чтоб никогда не выйти в офицеры! И мне с высот грядущего видны Могилы их без имени и даты. Они летами были так бедны! Зато солдатской доблестью богаты. Я не забыл... но с тех закатных дней Мне душу рвут оркестры полковые, И с каждым годом жжёт меня сильней Осколок старой взорванной России! Когда ж косая мне кивнёт: «Пора!» – Дай Бог, уйти мне с искрой той же веры, С которой шли в атаку юнкера, Чтоб никогда не выйти в офицеры. 1990 *** Отгорели пожары российской Вандеи, На поля и погосты сошла тишина... Мы вино благородное Белой идеи, Словно горькую чашу испили до дна. Не разверзлась земля, Гром небесный не грянул, Когда вновь на Голгофу влачили Христа, И снаряды дырявили древние храмы, И хулу поневоле творили уста. Кони сбили копыта, штыки затупились, Как патронные ящики, души пусты... Уж по трапам отмерены первые мили От гранита последней российской версты. Все теперь эмигранты, а проще – изгои, Заплатившие красной ценой за Исход… Вот Россия коснулась небес за кормою, И обуглились створы небесных ворот. Что ж, солдаты поруганной, изгнанной веры, Наша армия – дым отгоревших побед! Мы обломки её, господа офицеры, И опора престола, которого нет! Но «придут времена и исполнятся сроки», И потомки постигнут, что кровь – не вода… По делам своим каждый заплатит в итоге, Только нам ли бояться Господня суда! 1990 *** Толь совсем не жил? Из какой непроглядной темени Я стихи сложил? На живую нить из каких кусков Я мотив скроил: Колокольный звон, перестук подков, Да степной ковыль… Дали светлые,
зори ясные, Время смутное. Ночи белые, ночи красные Стерегут меня! Очи черные, сабли острые, Кони рыжие! Степь широкая, травы росные, Души – выжжены! В знойном мареве мертвецы встают Вровень с тучами.
Трензеля звенят, пулемёты бьют, Очи жгучие! Эх, каурые, да буланые, Кони шалые… На том свете сочтёмся ранами, Кровью алою… А из горла всхлип, а из сердца стон, А на небе – Бог… Пароходный плач,
колокольный звон, Да чужой порог! Эх, чужой порог, да чужой причал, Да чужой язык… Кто посеял зло? Кто его пожал, А потом привык? Чёрным ангелом пал вопрос с небес, И ответа нет… Тех безумных лет на моей судьбе Отпечатан след… Толь родился я не ко времени, Толь совсем не жил? Из какой непроглядной темени Я стихи сложил? 1990 год
*** Чары полней наливайте! Да очистит нам души Крови виноградной струя! Ради Бога, поручик, Вы «Егерский марш» мне сыграйте! Чтоб вернулась на миг Петербургская юность моя… Чтоб забыть на мгновенье, Как в пекло идут батальоны, И, как с кровью снаряды Мешают окопную грязь… Чтоб забыть как на стрелках Грохочут в ночи эшелоны… Подстелить бы соломки, Да некуда больше упасть! Отгремела «Мазурка», И вальсы давно отзвучали… Словно белые розы Осыпались мирные сны… И никто нас не ждёт У калитки в накинутой шали, И окончила матушка Путь у подвальной стены… Вы смутились,
поручик? Простите, но, всё же, сыграйте! И вы тоже простите За сны наяву, господа! А теперь, за Россию, Бокалы полней наливайте… Где лежат наши деды, Где мы – не оставим следа. … Нынче
ранняя осень, раскисли дороги степные, что ведут в Севастополь, а дальше – по воле небес… милосердный снежок забинтует все раны России, и лишь нам суждено их нести, как пожизненный крест. 23 июля 1990 *** Виновных не ищи – их нет в помине. Как и всегда, за все заплатят те, Кто на виду – марионетки, слуги, Иль гении, затравленные веком... Хроническая язва всех времен; Стремленье всё списать на одиночек, Иль ниоткуда пришлых чужаков, - Будь то евреи, русские, цыгане, Французы, немцы – имя – Легион... В Истории болезни всех народов Один диагноз: Время спишет всё. 1990
*** И склонность к самоистязанью, К самосожжению души – Рудиментарная черта, - Равно, как вера в миражи, И загрязнение истоков, И побивание пророков, И искупление Христа... 1990 Безвременье, бессонница, безвластье… Оговорюсь – последнее - вопрос. От мыслей, разрывающих на части, Из черепа не убежит мой мозг. Шагнув за грань граненого стакана, Я на чумном пиру не одинок. Вот предо мной обломки балагана И насмерть псы грызутся за кусок. С кого спросить мне – с прадеда ли, с деда? Чем лучше я? Они мне не должны. Мы все родня при дележе победы, Мы все враги, когда побеждены. И я – тюремщик
бренного острога, В котором отбывает срок душа, Ищу себя меж кесарем и Богом, Но не умею ближнего прощать… Безвременье, безвластие… И снова Пандоры ящик взломан впопыхах… А я к столу бессонницей прикован. Бестемье – тоже тема для стиха. 1991 *** Всего-лишь шаг до истерии. Пророки, мифы, аллегории Переполняют мозг России. И Млечный путь доят астрологи И колдуны различных магий... И вновь доверчивые олухи Меняют символы и флаги. 1991
*** Ну, почему, мон шер, не Крезы мы? Когда из рук цветочниц светят Глаза фиалок свежесрезанных, - Всего три франка за букетик!.. И мы похожи на букет Чужих бескорневых растений... Лишь по ночам былые тени Скользят по сумрачной реке. Ты видел, как в ночи над Сеною Встают печально и устало Тень Государя убиенного И преданного Адмирала... Как души всех, кто пал в боях, Ряды смыкают... ближе, ближе... И тень России над Парижем С клинком встает на стременах. Но утро брезжит над мансардою, Трубит побудку грач весенний. Костюм укроет раны старые, И до поры растают тени. И я спешу в кафе «Рояль», Где чашка кофе с круасаном И капитан гарсон Грибанов, Которого сменяю я... Жизнь взять
свое за недожитое Спешит, как конница под Харьковом... И степь дымится под копытами В парижских сумерках фиалковых... И вновь по сумрачной реке Скользят в ночи немые тени, Клочком бальзаковской шагрени Сгорает прошлое в руке. 1991
*** Колокольные звоны, колокольные звоны... В круговерти белесой ни крестов, ни могил. Только фыркают кони, только фыркают кони... Над последней дорогой вьётся снежная пыль. Зачехленное знамя, зачумленное время, Потускнели погоны на потертом сукне. То ли благовест слышу над Москвою весенней, То ли звон погребальный вдруг почудился мне. Колокольные звоны, колокольные звоны... Что ж вы рвёте мне душу безнадежной мольбой – То ли стоном державы по величью былому, то ли матушки плачем над сыновней судьбой?! Над последней дорогой солнце стынет багрово, Предзакатные тени на багряном снегу, - То ль по крови замерзшей барабанят подковы, То ли звон колокольный – разобрать не могу. То ль звонарь полупьяный, то ль безумное время. Я не знаю, что будет, всё что было, забыл... Только фыркают кони, только звякает стремя, В круговерти белесой ни крестов, ни могил. 1991 *** Мир ли, меч в душе и слове? Нимб над грешной головой Или камень наготове? На груди ли спит змея? Рву ль до пояса рубаху? Будет утро. Будет плаха... Кем при плахе буду я? Божий дар ли? Ремесло? Жалкий фокус или чудо? Бездна в раме иль стекло? Чьи глаза глядят оттуда? Бесконечность иль порог? Сердце льва или шакала? Словно маску под забрало Прячет истину перо. Яркий свет рождает тьму. Тьма оттачивает уши... Кто в глаза глядит? Кому? Чью он там увидит душу? Отражается в зрачках Дважды две – четыре бездны... Две мятущихся надежды, Три фигуры на крестах. 10 августа 1991
*** Не добрался истерзанный разум, Разметали снаряды Тоску золотых миражей… Истекали фронты Свежей кровью последних приказов, И гуляла отчизна В мятежном своём неглиже… И гуляла Россия По дымным и смутным дорогам, Кистенём и винтовкой Верша «пролетарскую месть»… Ну, а мы, господа, Уповали на Господа Бога, У исклёванных стенок За веру, погоны и честь. В блеске сабельных гроз Закипала вода в пулемётах, И стонала земля Под ударами тысяч копыт. И смыкали ряды Офицерские славные роты, Но упавшее небо Не слышало наших молитв. И пылали надежды Кострами на варварской тризне, Где знамёна и веру Мы честно несли до конца… Где на чашах весов Между доблестной смертью и жизнью – Смерть всегда перевесит На несколько граммов свинца. До хрустальных вершин Высоко… еще выше – до Бога. Мать Россия не слышит Детей изгоняемых глас… И грядущая жизнь Безысходна, как эта дорога… Наливайте, поручик! Господь отвернулся от нас! Октябрь 1991 *** Ленинград… Петербург… как -то странно, Вот так, в одночасье, Что не верится даже – сермягу сменив на рядно, Колыбель революций, столица рабочего класса, По примеру Петра прорубает в Европу окно. Поспешу и, быть может, успею, вскочить на
подножку Отходящего поезда в НЕЧТО не ясное мне… Или вовремя вспомню держа «посошок» на дорожку, Что из множества истин – одна не стареет – в вине; Что средь тысяч различных великих и скромных
талантов, Есть талант – постараться в последний момент не
успеть, Чтоб собой не пополнить печальный поток
эмигрантов, И синицу свою прокормить из ладони суметь. 1991 год *** Задним числом сам себе отпускаю грехи, Каюсь, и снова грешу, и играю со словом. Грубая проза нежданно рождает стихи, Ветхая сеть иногда осчастливит уловом. Полночь. Бумага. Плыву по веленью небес. В чреве бетонном, как Иона во чреве китовом, Сплю наяву в ожиданье дождя золотого, Сдуру зарыв золотые на поле чудес. Звездное небо и запахи прелой земли, Горький дымок от костра, осветившего лица… С места не стронувшись, как далеко мы зашли – Не отвернуть, не взлететь и не остановиться! Вновь упираются крылья в небесную твердь, Серый асфальт под ногами не пахнет землею. Суть ускользнула, легонько задев за живое. Сущность ударила, как сыромятная плеть. Жаль, не дано мне цикуты плеснуть между строк, В духе забытого ныне, увы, декаданса. Не ухожу – возвращаюсь обратно в пролог, Где менестрели бредут по дорогам Прованса. Что декаданс? Он появится позже, не здесь! В рыцарских замках мы званые гости, по сути… «Песнь о Роланде» звенят аравийские лютни… Боже, как трудно на землю спускаться с небес! 1991 *** Вы помните: осень, Исход, Севастополь в двадцатом, Закат задымлённый и плач эскадронной трубы... А здесь,
облака дождевые, как серая вата, И снег в ноябре, словно глупая шутка судьбы. В ночи фиолетовой плещут Большие бульвары Букетами запахов кофе, вина и духов... Под Новым мостом завернулись в газеты клошары – От прошлого – сны, впереди – ни весны, ни долгов. Нам тоже долгов не отдать, не вернуть, но
ответьте: Куда нас виденья ночные уносят в бреду? Вопрос риторичен! В Россию, полковник, за смертью, Где мы умереть не сумели в двадцатом году. Мы живы сегодняшним днем да снежком прошлогодним, Что падал в тот вечер из горних, нездешних высот И в жидкую грязь, превращался на стонущих
сходнях... А за Инкерманом дроздовский стучал пулемёт. Не мне уповать на Европы брезгливую жалость: Вчера офицер, я сегодня – крупье иль тапёр... Отечества дымом настолько душа пропиталась, Что кажется ненависть с кровью сочатся из пор! Ни песней, ни водкой мне с осени той не согреться, Всё слышатся в сумерках такты далёкой стрельбы... И падает снег, прожигая шинели до сердца, Качаются сходни под плач эскадронной трубы. 1992 *** Тщетно прячу голову под крыло забытого В пыль дорог проселочных, в колокольный звон. Из чужого прошлого кровушкой умытого, Мне блеснут полоски золотых погон. 1988 *** «15 человек на сундук
мертвеца, Йо – хо –хо! И бутылка
рома!» Старинная пиратская песня Ночь, Порт-Ройял,
пирушка... Самое меньшее зло из зол: Кружку, хозяин, кружку! Скудость души и пустой
карман, Друг, не одно и тоже! Сабельный след – не
душевный шрам – На сердце шрам – дороже! Серьги в ушах, в очаге
огонь, Дичь истекает соком. Дай Бог, ловцам избежать
погонь – Ходим то все под Богом! Тело украсит акулий стол После большой просушки... Выберу меньшее зло из зол: Кружку, хозяин, кружку! Все это видел я... Где?
Когда? Бриги в лагунах тихих... И белоснежные города, И буруны на рифах... Шхуны, таящиеся в ночи, Прячут до срока пушки... Память, старуха, где я? Молчи! Кружку, хозяин, кружку! Кто я? Откуда? Где флинтов
клад? Имя и век? Не помню! «Яду, мне, яду!» – хрипел
Пилат. Рому, мне, братцы, рому! Продал я шпагу, пропил
камзол, Чтож, заложу и душу! Выберу меньшее зло из зол: Кружку, хозяин, кружку! ... Море – вне времени и
земли... серенький век мой,
здравствуй! Вновь попугай твой
кричит: Рубли! Мой, как и встарь: Пиастры! Память, ну что ж? Я себя
нашел: Ночь, Порт-Ройял,
пирушка... Самое меньшее зло из зол: Кружку, хозяин, кружку! 13 января 1992 *** O. sancta simplicitas! Святая простота! Подбрось
дровишек в пламя! Ликуй народа глас при виде
пирогов! А если давит пресс
несбывшихся желаний – В своей среде ищи и находи
врагов! Ищи и находи, как хлеб, вино и воду, Поскольку все хотят всё
сразу и сполна... Но слишком много нас,
орущих про свободу, Чтобы хватило всем и хлеба
и вина! 18 января 1992
*** Ни цели, ни смысла, ни
шпор, ни копья. Сменяются числа под хор
воронья. Печальны, как боги вчерашней
весны: Четыре дороги – четыре
стены. Усмешки лакеев, немодный
берет, И шпага ржавеет на пыльном
ковре.. Рассыплет погоня подковы
беды, А мост – неподъёмен и ров –
без воды. Героев баллад пожирает
огонь, И жизнь невпопад, как
подаренный конь. Встают легионы из праха
побед, Но нет Рубикона и Цезаря
нет. Лишь в белой пустыне дрожат
миражи: Забытое имя над пеплом
души. Но точку над и ставит,
дрогнув, перо. Я снова один в перекрестье
дорог. Ни смысла, ни цели, ни зова
трубы. До срока истлели знамена
судьбы. У края строки расседлаю
коня... И бездна с улыбкой поманит
меня. 3-4 марта 1992 *** Огонь свечи, слепые тени, А за саманною стеной Льёт над Россией дождь осенний. Поднимем в кружках мутный спирт За перекопскую твердыню... А где-то матушка не спит И молит Господа о сыне. Париж. Мансарда в два окна. Стучит по крыше дождь осенний. Бутылка белого вина Не разрешит моих сомнений. Чу, ближе, ближе дробь копыт Под свист клинков заиндевелых! И ветер мчится по степи, И цвет у ветра белый, белый... Господь, на ком твоя печать? И кто из братьев нынче Каин? Россию, мачеху и мать, Боготворю и проклинаю... И снится мне тот дом чужой В ночь накануне отступленья, Огонь свечи, сухарь ржаной И над Россией дождь осенний. 21 марта 1992
*** Не положат в нее пятак. Не положат пятак – Не с чем будет пойти в трактир. В том трактире вина – Никому не нальет «за так» Виночерпий небесный, Создавший подлунный мир. Впрочем, можно пятак Отыскать в кистенем в руках, Или в «поте лица своего», Как учил Господь… Но в трактире вина – Всё равно не нальют «за так», Потому, вероятно, И дух наш слабей, чем плоть. Не подставь свою душу – Не бросят в нее плевок. А не бросят плевок, Не с чем будет пойти в трактир. А в трактире бесплатно Вина не нальют, дружок- Так уж подло устроен Весь этот подлунный мир. Правда можно на душу, Как панцирь стакан надеть, В холодеющей длани Последний зажав пятак, Чтоб дешевым вином Угостить напоследок смерть, - Ведь и ей в этой жизни Никто не нальет «за так». 18 апреля 1992 «Ты записался добровольцем?»
(Плакат времен гражданской войны) С красной тенью за спиной!.. Да судьба моя
гранёная
Под огрызочек ржаной. То березка, то рябинушка, В мятой пачке «Беломор»... Вот занюхаем судьбинушку И продолжим разговор... Ветер веков гонит листья вдоль стенок щербатых, Где вороненое, смутное время моё Тычет мне пальцем: «А ты записался в Пилаты?» Черные перья роняет, кружась, вороньё... Лживый декрет :– Хлеб голодным! Свободы и мира! – Всем несогласным вбивается пулею в мозг... Черные дыры в душе моей, черные дыры, И между прошлым и будущим – взорванный мост. Чёрный сон закружил… Но чернее – крыла воронёного времени. Где лекарство от лжи, Что питала меня не в одном поколении? Но, судьба, ах судьба! Ничего я с собой не поделаю: Я в совдепии красной осталсяя вороною белою! Что говорить? Победитель диктует законы, Пишет Историю впрок для грядущих времен. Вот почему я – певец голытьбой побеждённых, Изгнанных с Родины, но не склонивших знамён! Снова в чести горлопаны, зубасты и прытки, Хамелеоны, мгновенно сменившие цвет... Белые, красные – все мы для них – недобитки, Семьдесят горьких, бубновых и выжженных лет. Я травинкой в асфальте Пророс в переулках московских... На столетье бы раньше, - Ну что ж Ты, Господь, не спешил! Мне бы встретиться с пулей В рядах отходящих дроздовцев, Навсегда затерявшись В одной из солдатских могил. Все что имею – в бедламе прожитые годы, С кляпом во рту, не на той стороне баррикад. Мёртвой водой потянуло от новой свободы, Будто бы смотрит со стенок знакомый плакат. Тычет мне пальцем: «А ты записался в Иуды?» Нет, брат, я к Белому Дону направлю коня!.. Время бежит, только жаль не туда, а оттуда, Где за Россию распяли другого меня. Юродивая и блажная, Страна святых и босяков. Где лишь по пьянке уважают, Где равно топчут грязь и кровь. Но, вот, братан, кумач разорван! Нальём по новой за Орла! Пошла свобода не в то горло, Хоть пить привычно из горла! Разницы нет: то ли по миру, то ли по миру. Хлеб и дорогу делю со своею страной. Красные дыры в душе моей, красные дыры, Песни мои кровоточат гражданской войной! Время платить по счетам наступает незримо, «Хлеба и зрелищ» желает хмельной Колизей... а на руинах последнего Третьего Рима плещут знамена последних удельных князей... август 1992 Начало
документа
*** А.Городницкому Пришли иные мифы, песни,
люди... Души моей негромкий
позывной Не слышен им и, к счастью,
неподсуден. Мы в разных измерениях,
лишь сны, Химерами действительных
событий – В одном и том же бродят
лабиринте, Но наяву – мосты разведены. На берега, покинутые мной, Другие ветры дуют с океана, И псы тоскливо воют под
луной В развалинах Гелль-Гью и
Зурбагана... Где я, теперь уже
«заморский гость», Чуть отстраненно глядя на
руины, В зачитанном Евангелии от
Грина Не нахожу ответа на вопрос. За берега, покинутые мной, Другой Колумб получит
адмирала... Другой Эрнан Кортес шагнет
в прибой, За неименьем лучшего
причала! Сшиваю ль парус грубою
иглой, Или мазками пурпурного
цвета – Пал легкий дым сгорающего
лета На берега, покинутые мной, Где будет море бездною
живой Менять цвета в согласии с
погодой... На берега, покинутые мной, Я возвращаюсь реже с каждым
годом. Полынный вкус вина в тиши
ночной, Других волхвов придумывают
люди... Не слышен им и, к счастью,
неподсуден Души моей негромкий
позывной. 1992 *** Средиземного моря лазурь. Занесли
нас российские ветры В край,
далекий от классовых бурь.
Отгорели года роковые, И снаряды
разбили мосты... Над последней
эскадрой России Голубые
трепещут кресты. Вновь кострами в сердцах огрубевших Память высветит черные дни, Где артурский герой поседевший Умирал на штыках матросни, Где для нас не жалели патронов, Но пред тем, как тела убивать, Золотые срывали погоны, Чтобы честь и присягу отнять. Пережившие гибель Державы Корабли на приколе стоят. Им уже не вернуться со славой В Гельсингфорс, Севастополь, Кронштадт! Отданы якоря становые, Звоны склянок печально чисты... Над последней эскадрой России Голубые трепещут кресты. Ждут напрасно невесты и жены, Мы успели сродниться в тоской, Только жаль, к материнской ладони Не прижаться, как в детстве , щекой... Отгорели года роковые И снаряды разбили мосты... Над последней эскадрой России Голубые трепещут кресты. 1992 *** А.Дольскому Устала дорога от краткой
своей бесконечности, От весей печальных и хрипов
больных городов. Каштаны таскать из огня для
процентщицы-вечности И душу калечить в
прокрустовых ложах стихов Зачем? Перемелется всё,
переврется, забудется: Друзья и враги,
собутыльники, в песнях слова... Вновь братец Иванушка вволю
напьётся из лужицы, А книжные истины снова
пойдут на дрова. Устала дорога от поисков
тропок сомнительных, Витать, спотыкаясь, и почву
терять под листом. Проснусь ли однажды в
какой-нибудь тихой обители, Где книги и лес вековой за
раскрытым окном? Но, грешен, не зная
молитвы, - печать поколения,- В гордыне погрязший, у Бога
просить не учен... Лишь в краткие, чаще ночные
часы Откровения, Я чувствую струны, которых
касается Он... Но утром, чуть солнце
уколет лучами-кинжалами, По давней привычке в
помятый доспех облачусь. И снова потянутся вёрсты от
века усталые, И я никогда, никуда, ни за
чем не вернусь! Устала дорога от маршей и
лжи во спасение, Цветущей воды никуда не
впадающих рек... Когда же умоют дожди
перелески осенние И серое небо на белый
расщедрится снег, Сумею ли вспомнить пред
хмурой усмешкою Вечности Хотя бы куплет из того, что
сегодня пою... И жаль иногда, что сгораю
без лишней поспешности, Поскольку коней не
досталось на песню мою. 13-15 декабря 1992 *** Из песни выкину слова, местами строфы поменяю, И, может,
сам себя едва в холодном зеркале узнаю. Под лязг придуманных вериг, под звон сдвигаемых
стаканов
На рифах острова Буяна ломают волны белый бриг. В мешочке с пеплом нет нужды, в дыханье песни –
привкус гари. Коня троянского следы до срока тлеют в Божьем
даре. Спасут ли музы этот мир, иль разнесут его на
части? Мечты о славе ли, о власти давно изношены до дыр… В тех дырах – сколько ни гляди – рассветы красны к
непогоде, Шторма, свинцовые дожди и толчея на мелководье… Закроют всходы новых нив многоэтажные погосты, -- Всё было до, все будет после. За веком – век, за
мифом – миф. 1992 *** Смотрит в небо душа с перебитым крылом… Кто мы?
Чада Господни? Незваные гости? Мне ответит без слов колокольным псалмом Деревянная церковь на сельском погосте. Я не сразу пойму – не по младости лет, Не по скудости сердца иль черствости склада: Срок придёт – оглянусь… старой церковки нет, На погосте давно обвалилась ограда. Покосились кресты, по колено трава, Деловитое «карр» над печальной юдолью… От вороньего грая черны дерева… И внезапный ожог очищающей боли. Только сердцу не скажешь: ты что, брат, шалишь? Помяну,
как положено, водкой и хлебом. И дымок сигаретный с дымком пепелищ Устремится в холодное, серое небо. … Я закрою глаза от нечаянных слёз, Во вчера перекинув ненадолго мостик… Но увижу ль в лампадах мерцающих звёзд Деревянную церковь на сельском погосте? 1993 *** Отдохните, ребята, от шума немного, От домашних забот и проблем мировых… В наше время и Господу – трудно быть Богом Виноватых и правых, своих и чужих. Из столетья в столетье, идя по спирали, Из одних кирпичей строя Храм и тюрьму, Соберемся, хоть изредка в маленьком зале, Чтобы вместе со всеми пробыть одному. 1993
*** Сшиваю в строфы и пою, Вяжу на нервах, не на нитках узелки… Хрипит простужено сюжет: Четыре сбоку, ваших нет!… И над бараками курлычут косяки. Хрустит меж строчками ледок… причем здесь зеркало, браток, Коли душа, поди, с рождения крива! Впитались песни тех дворов Про уркаганов и воров, Как на заборах подзаборные слова. «Блатных» аккордов перебор, Знакомый с детства ля-минор, Не одного меня потряс до позвонков! И бил без промаха куплет: Четыре сбоку, ваших нет! От Колымы до Воркуты и Соловков. Эпоха – в горле злая кость, Вот-вот проткнет его насквозь, О смысле жизни жжет бессмысленный вопрос. За восемь бед – один ответ: Четыре сбоку, ваших нет! Без лишних слов наперекос и наизнос. Пишу сквозь зубы, как пою, «блатную» песенку свою, Хорошей феней или нет – судить не мне. Четыре сбоку, ваших нет! Привычно жмет стальной корсет, Но помогает выжить в собственной стране. Такой, Кирюха, переплет – Здесь все всегда наоборот: Посеешь вечное, а вырастет сорняк! И столько зим, и столько лет: четыре сбоку, ваших нет! Кругом голяк, но все путем,
и все ништяк! 20-22 августа 1993 *** Что 17-й год? Россию мордой макнув в дерьмо, А затем распнув головою вниз на глумленье хамам, Деды, правящих нами ныне разбойных морд, Ей такую пустили кровь, что не снилась ханам. Но, ведь дело даже не в 80-ти годах, - Наши жизни – топливо для костров на путях
столетий... Посмотрите – свечи, как прежде горят в церквах, И опять, как всегда вместо хлеба посеян ветер. октябрь 1993 *** «…До боли нам ясен долгий путь!» А. Блок Мои песни – зеркала, увы, кривые, И смотреться в них опасно слишком долго. В отраженьях кровью вымытой России Почитанье храмов, более чем Бога. Разорву ль меж воспарением и бытом Потрясённую, растерянную душу? Иль свобода врежет кованным копытом По одной шестой безумной части суши? В отражениях кривых – фальшивы даты, Долгий путь, увы, не ясен мне до боли. Вновь сменились адреса и адресаты, И расписаны заигранные роли. В отражениях – фантомы лиц и мыслей И возможностей упущенных химеры, Там в благих идеях скрыты катаклизмы И безверье, как основа новой веры. Бог судья и человекам, и итогам, И эпохе, в роли бабки повивальной. Пахнет осенью мой век, и слава Богу, Что один я в мастерской своей зеркальной, Где за песнями, кривыми зеркалами, Дремлет тайная тоска о несвободе… И, мерцая голубыми угольками, Тлеют звёзды на полночном небосводе. 1994
*** Окончание века мелькнет иногда, То хрустальным дворцом, то разбитым корытом… А давно ли уже не мои города Были частью меня в пережитом? Окончание века – не Армагеддон, А преддверье других измерений дороги, Где отменят охоту на белых ворон, Где, быть может, мы вспомним о Боге. 1994 «Готовящий песню на праздник, не стал причащаться вина я. Но строфы слагал я напрасно, И тема видна здесь иная» А.Дольский Над землей богоданной Не малиновый звон – метроном… Сына Божьего раны Не слезой омываем – вином. Видно, вправду, от боли И на небе спасения нет… И Христос поневоле Воскресает две тысячи лет. Сном ли мысли объятым, За пластом ли вскрывающим пласт, - Беднякам и богатым – Нам дано умереть только раз. Ежегодное чудо, Колокольная плавится медь. С поцелуя ль Иуды Началась твоя вечная смерть? Счастье ль в муках и боли? Пусть по воле Отца своего!… Незавидная доля Быть распятым – ответь - за кого?.. Осужденных условно, Виноватых без чувства вины, Изначально греховных, Ибо все мы в грехе рождены! У икон Чудотворных, Где торговые множа ряды, Сатанинские зёрна, Вызревая, приносят плоды, Нет покоя и сна мне В православной державе моей, Будто сыплются камни На сусальные главы церквей… Вновь под пьяные песни Мы весенний встречаем рассвет… И Христос бестелесный Нас прощает две тысячи лет, Темных душ наших дыры Обреченный собою латать, До скончания мира – Воскресать, умирать, воскресать… 14-17 февраля 1994
*** Жаль уроки былого не впрок и не в масть Под российским изменчивым небом. В череп влезла гадюкой советская власть, В ожидании новых Олегов. 1994
*** Осень играет погодой и темами, - Без стакана, брат, поди, разберись... Пахнет свобода грядущими ценами. Небо в алмазах от фирмы Де Бирс. 28 сентября 1994
*** Сколь не денег стоит,
- крови, - затянувшийся экзамен? Конь лубянский наготове У ворот кремлевских замер... 1994
*** «Там, за рекой, - святилище? Дворец? Куда устремлены Петра потомки?» Вл.Гандельсман Из влажной теми подворотен, - Как будто с Богом
на пари Сей град поставлен на болоте По мановению руки, По одному цареву слову... Но, всё ж, престол Петра Святого На берегах другой реки. Промозглый Невский, свет реклам, - Хоть климат схож зело с голландским, но град
похож на Амстердам, как Летний сад на Гефсиманский. Русь уходила за Урал, Самосжигалась, брила лица... И на костях взошла столица Земной Империи Петра... Бескомпромиссность топора, Увы, от мира, - не от Бога! Но, грех, - великого Петра Судить потомкам слишком строго: Мы все – навеки земляки! Мы все – «птенцы гнезда Петрова»! ... ...Но, все ж, престол Петра Святого на берегах другой реки. Ветшает век, как старый дом, Но лик судьбы еще не ясен... И мы – пока еще живём, И Парадиз – еще прекрасен! ... ... ученым спорам вопреки о невском климате суровом... но, все ж престол Петра Святого на берегах другой реки. 1994 ***
Исторический фильм или кадры из рыцарских
времен ... Вот замки, прекрасные дамы, пажи, менестрели, охоты, пиры и турниры, феерии битв... жаль, рыцарство редко в своей умирало постели... и стёрты веками слова богохульств и молитв. О шрамах на теле от копий и рубленных ран; О знойных ветрах каменистых пустынь Палестины; Как ноют доспехами стертые плечи и спины – Об этом, увы, никакой не расскажет экран. Костры биваков, запах конского пота и дыма... Но высшая цель – Гроб Господень, Грааль-ли Святой
– Как Фата-Моргана – туманна и непостижима... А рая врата отворяются сталью простой! Еще не единожды клятву преступит вассал! Еще не однажды восстанет сеньор на сеньора! ... И век золотой благородства наступит не скоро, В грядущем, увы, торжестве торгашей и менял. Так пусть же пурпуровым златом горят орифламмы, И в блеске доспехов гордятся гербами щиты! ... И копья трещат, и вздыхают прекрасные дамы... А слуги в шатрах на плащи нашивают кресты... И вновь опояшется верным мечом паладин, И тронет коня золоченою шпорой испанской ... Господень ли Гроб воевать на восток мусульманский, Служить ли Кресту среди прусских лесов и равнин... ... О, рыцарский век! Благородная песня трувера, былинка на камне, в пустыне желанный ручей, - где жизнь и любовь были неотделимы от веры! Где Зло и Добро полагались на честность мечей!
.... Все было не так ... понимаю – легенда, роман! Но хочется хоть ненадолго поверить, ей Богу! – ... И мост опускается, внемля усталому рогу. Иначе как выжить, когда опустеет экран! 24-27 мая 1994 года *** «Я, конечно, не первый и последний – не я…» А.Дольский в эпоху пирровых побед мои часы остановились на бездорожье скорбных лет. Что легче – в пропасть духа прыгнуть Или историю забыть? Коль первому дано – погибнуть, Дано последнему – простить. Не мне судить грехи России, Не мне лечить ее тоску, - Здесь испокон: или в святые, Или дубиной по виску! Куда нас тащит цепь событий, И на кого потом пенять? Коль первому дано – погибнуть, Дано последнему – понять... Или забыть: во смуты годы Блажен, чья память подведёт, Коль первый – горний прах Исхода, Последний – платит за Исход! ... Я – не последний, и не первый, но сопричастностью вины мне ближе нёсший Символ Веры сквозь безысходность той войны. 1994 *** Прости, Господь, мне чёрные
сомненья, Из коих в час ночной
сложились строфы: Добро и Зло играют
светотенью... Кто прав из трёх, распятых
на Голгофе? Судьба немилосердна к тем
изгоям, Кто выправить пытался
перекосы И, рисковал, с излишней
прямотою, Своей эпохе задавать
вопросы... Поэт, ты – царь, - увы,
«мне скучно, бес!», Подобно обезьянке на
цепочке Вытаскивать гадальные
листочки Не в силах докричаться до
небес... За далью лет я верил в силу
Слова, Но возродить мечтал барьер
дуэльный. Мой век во мне почувствовал
чужого... И, вот, порог той бездны
запредельной, Которой Вечность имя, или
Бог!... ... Вне и внутри непрочного
сосуда, плывущий в Никуда из
Ниоткуда Конец Концов, Начало Всех
Дорог... Раствор меж строф
выветривают сроки, И выпадают камни слов из
кладки. Стареют небеса, дряхлеют
боги, Душа сама с собой играет в
прятки... Господь! Благодарю за
сладкий яд Надежды, что грядущего не
знает! ,,, ... Как пыль в луче
клубится жизнь земная... звезда упала... ангелы
трубят! ... 13 января 1995 *** Явь и не явь... вот дождь с
утра, Асфальт блестит рекой... И вновь раскрытую тетрадь Я трогаю рукой. В другой руке стило, перо, Иль просто карандаш... Я строю множество миров, Но каждый – лишь мираж... Явь и не явь... бредовый
сон Мне нашептал о том, Что не отправился Ясон За золотым руном, - Что это выдумал Гомер С ахейских берегов; Что Нотр-Дам – гнездо химер По версии Гюго... Явь и не явь... глухая
ночь, Дорога под дождём... И Лира изгоняет дочь, А мы – всё счастья ждём. По-царски похоронен принц. О прочих – ни гу-гу... И души мечутся без лиц, Как волки на снегу... Явь и не явь... в руке
перо, - Могу позволить блажь – Построить множество
миров... Но каждый мир – мираж! – Но подгоняет ход часов Светил бездушный ход... И тает всё – музыка слов, И бессловесность нот... Явь и не явь... огонь,
вода, Рев труб, пиров вино... Миры уходят без следа В закрытое окно. ... Рассветный сумрак.
Дождь шуршит в листве поникших крон. И никого... асфальт
блестит, Как черный Ахерон. 10-12 сентября 1995 года *** «Зачем же, с перышком в горсти, мы тоже думали: крылаты!» А.Мирзаян
Стихи – не плач, не жалобы
души, Скорей – молитва «городу и
миру», - Поскольку Бог услышать не
спешит (На что Ему моя земная
лира?)... Но в час ночной, когда
темны пути, Пронзают душу, вдруг, иные
токи... Небесный глас нашептывает
строки. Моя же лепта – перышко в
горсти. Ну как постичь природу
вещих снов? Как объяснить, что сам
понять не можешь? Сколь на века насажено
голов Еретиков, поэтов,
непохожих! Я «не понять» читаю «не
простить»... Но миг приходит, светлый и
жестокий... Небесный глас нашептывает
строки. Моя же лепта – перышко в
горсти. Не оправданья жажда, не
вина Лежит на мне, - и я хожу
под Богом... И лишь, когда в душе звенит
струна – Я не такой, как все –
совсем немного! И я «пытаясь, что-нибудь
спасти» Судил, порою, ближнего
сурово... Забыв, что Глас нашептывает
Слово... Моя же лепта – перышко в
горсти. 22-23 сентября 1995 *** Впишусь ли в
собственные строки, Чужую трогая струну... Так, по одной идти дороге – Не значит – в сторону
одну... Звенят вериги мелочей. Сиюминутность – бич
столетий. И всяк, в итоге –
лжесвидетель. И суд – всеобщий и ничей. И не кончается дорога От Сотворенья до вчера, Нить от Пролога к Эпилогу Скрывая в кончике пера... Сильнее злата и мечей Слепая вера, дух высокий. Но... вопиют глухим
пророки. И грех – всеобщий и ничей. Всё – ничего. Ты гол по
сути. Слаб и, увы, неисправим... Тысячелетних перепутий В душе клубится серый
дым... Раб позолоченных ключей, Неподходящих к небосводу... Запретный плод горчит
свободой. И Бог – всеобщий и ничей. 1995 год ***
«Мы беглецы, и сзади наша Троя, и зарево наш парус багрянит». М.Волошин Век догорающий, бренность
земной колеи, Света конец предрекают
небесные знаки. Не успевают душить мятежи
короли, Не просыхают от крови
дубовые плахи... Сколько веков догорало, но
света конец Не наступил, вопреки
крикунам и кликушам – Толь очищал от гордыни
заблудшие души, Толи испытывал веру
небесный Отец... Век догорает в душе не
бенгальским огнем. Запах оплавленных свеч
сплел надежные сети: Сколь поколений живет в
подсознанье моем Судного дня дожидаясь к
исходу столетий! ... Над пепелищами кружатся
стаи ворон, воют ночами собак одичавшие
стаи... век догорающий – ада
преддверье ли, рая? Сняты ль печати, и кто там
взошел на Сион? Боже, неужто все чаянья
наши, увы, Истинны словно молитва из
уст фарисея? Кто я? Кем стану, -
недолгой добычей молвы, Выпавшим камнем из вечной
стены Колизея? Божий ли промысел в
бренности жизни земной? Все мы, увы, эпигоны
минувших столетий... Искорки гаснут с шипением в
дремлющей Лете, - Мир догорает иль век
кратковременный мой? 30 декабря 1995 – 2 января 1996 *** Imperium, vale! Величье ломает, несчастье
гнетёт, устои ветшают… Любовь ослепляет, а
ненависть жжёт …Империя тает. Рифмованной прозой заполню
сюжет – попроще, для слуха, В итоге – на Божий появится
свет иллюзия духа. Подумай, неужто не давит вина за псевдопорфиру? Пустое! Ведь тысячи их,
старина, гуляют по миру!… Здесь мой монолог перейдет
в диалог певца и кликуши. В единой душе – столько
разных дорог, что страшно за душу! В расхристанных детищах пьяных
надежд, узнаю себя ли? Иль душу сожгу, как
ненужную вещь? Imperium, vale! Но, плоть твоей плоти, и
зла, и любви, оков и парадов, Тебя принимаю в грязи и
крови, на грани распада… Я пеплом главу посыпать не
хочу, в мишурной печали. Тихонько – тебе ли, себе? –
прошепчу: Imperium, vale! Пред тысячелетним твоим
алтарём и мне было место… Одно утешенье: мы вместе
умрём… но я – не воскресну. 1995 *** «В нас тлеет боль внежизненных обид». М.Волошин Свет
ночника в душе рождает тени. Все чаще белым остается
лист. Иные ветры дуют в Ойкумене, К брегам которой не ходил
Улисс. Что нового под старою
луной? Увы, все те же промыслы и
маски… И дух недужный требует
подсказки, Но реже Бог беседует со
мной. Равно, как смертным не
вкусить нектара, Так и Всевышний вряд ли
пьет кагор. – Что дар Его сравним с
данайским даром, Едва ль поставлю Господу в
укор… Недолог путь – в земную
жизнь длиной. Чу, за спиной дыханье
эпилога!.. Не потому ль, что боль моя
от Бога – Всё реже Он беседует со
мной… Хоть яд чужих, заёмных
откровений Уже не горше суетной молвы, Игра ума даст пищу для
сомнений: Лечить ли душу или рвать,
увы! Что Командора поступь за
стеной? Мир – балаган, где лицедеи
– все мы… Я, лишь шагрень Господней
мизансцены… О чем Ему беседовать со
мной? Декабрь 1995 *** Подгадала погода на радость
влюбленным и нищим, Даже клены и те не
торопятся нынче желтеть. Стаи черных ворон обживают
мои пепелища, Только белых ворон бабье
лето не хочет жалеть. Только жизнь дешевеет, а
плата за жизнь все дороже… Но никто не почувствовал,
не изменился в лице – Что двухтысячелетье
снимается заживо с кожей… Только свет, как в туннеле,
по-прежнему где-то в конце. Подгадала погода. Ну что
мне судьбы укоризна, Когда новый мой друг,
европейски уверенный гость, Превозносит плоды
африканского капитализма, В переводе на русский –
привычное наше авось. Только грады мои обретают
трущобную душу, Только веси дрожат в
ожидании долгой зимы, Только точка отсчета, увы,
от октябрьского гужа, Только правда моя от
холопски-сермяжного «мы». Боже мой, ну когда я надену
сорочку с пластроном? Боже мой, ну когда
перестану над строчкой корпеть? Все же прелесть своя в
одиночестве белой вороны – То что черные каркают,
белая пробует петь!… Подгадала погода на радость
подземным тапёрам. Вот и сказке конец, бабье лето попало в цейтнот… Скоро клены начнут, словно
в песне, окрашивать город, И царевна лягушка
заморского принца найдет. 1995 *** «И новый день встаёт в дыму, и всех нас связывает тесно единство времени и места, и нет спасенья никому» А.Городницкий Усталость от поисков тщетных небесного знака… И дрогнула вера, Сезам в никуда отворив, И рвётся из тела душа, как цепная собака. Дай Бог, чтобы цепь оказалась прочна на разрыв. И плавится бронза в небесном, надмирном котле, Рождаются строфы, увы, не на взлёте – в паденье… Спасенье в вине или слове, в мече иль смиренье? Ответа никто до сих пор не нашёл на земле. И дома – вне дома, сжигая последние силы, У края земли, скептик скажет: у края стола – Лечу, словно демон крылатый над строчкой
бескрылой, Над спящей страной – пять шагов от угла до угла. Размытые лики на черном оконном стекле… Пред внутренним взором – фантомы, миражи и тени… Спасение в вере, надежде, любви и прощенье? Ответа никто до сих пор не нашёл на земле. И, если судить по количеству сломанных судеб, По классикам, коих сегодня не модно читать, - Меж духом и телом гармонии нет, и не будет… Единственно, можно одно чрез другое сломать. Над городом звёзды мерцают, как угли в золе, И строфы, наверно, привыкли рождаться в паденье… Спасенье в грехе, наказании иль искупленье? Ответа никто, никогда не найдет. На земле. 1996 Памяти А.В.Колчака
Вне разверзшихся событий... Третий Рим вскормил меня, А четвёртому не быти! Выпал мне для жизни век С раздвоеньем изначальным: Дух имперский, звон кандальный, Влево-вправо шаг – побег! Оглянуться бы назад, Чтоб мороз – огнем по коже! Не пахал я, верно, брат, Не пахал, но сеял всё же... Память, словно белый лёд, Рыжий конь пробил копытом... Полынья черней Коцита. Ночь. Февраль. Двадцатый год... Пирров пир на злом ветру – Человеческая повесть. Сколь веков лицом к добру – Все по грязи,
да по крови! То ли жребий мой: билет Волчий вытянуть в итоге, То ль в тупик ведут дороги, То ль совсем дороги нет? Мир, моряк, - на свете том. В небе звездочка сгорает. Полынью затянет льдом, А весной и лед растает... Всюду клин, куда ни кинь... Что я помню? Что я знаю? Широка страна родная... И звезда, увы, полынь! Ни фамилии, ни дат На погостах не ищите, И никто не виноват, Что четвертому не быти... И полярный вечный снег На душе лежит, не тает... Время чести. Время стаи. Ночь. Февраль. Двадцатый век.
20-28 января 1996
А что в стакане? Вино, дружок! А что на сердце? Холодный камень. На месте неба осенний смог. Пейзаж вечерний в оконной раме... А может, проще: глаза закрыть, Идя по пеплу причин и следствий, Не роясь жадно в чужом наследстве Блаженным нищим свой век дожить? Судьба – то паперть, то шумный торг, Где Христа ради – дадут немного. А нам тепла бы, хоть между строк, Чтоб легче было поверить в Бога. Ах, вера в Бога – не грош в ладонь! Не принуждение, не присяга... Равно: свобода, что сверху – благо... Лишь до команды «Открыть огонь!» Жизнь быстротечна, как вкус глотка – Чуть-чуть ожгло, и пуста дорога... Как будто пишет моя рука Не на листе – на стене чертога... В оконной раме – закат? Рассвет? Две сигареты мигают ало, Подобно крохотным стоп-сигналам... Ты жал на тормоз? Я тоже – нет. 4-5 февраля 1996 Без названия (И. Зайцу – питерскому барду) Нет, просто взять, и
написать о чём-то Возвышенном, ну, там, о мотыльке, О розе, скажем, или о
тюльпане… О жизни благородного виконта… Et caetera … но замки на песке – Не водка в стакане или
стакане /кто как привык/, хоть корень их един… И потому, ты пишешь о России, Нет, не о
«Нашем Доме». О своём. Чтоб не призвать чуму на
оба дома Мечтаешь об учителе, Мессии, С которым можно посидеть вдвоём, Поговорить о неразумных хомо, Произносящих через слово «блин»… О хамплиерах с бритыми
мозгами, О власти, вне закона и суда, О либерал и прочих демагогах, О мафии и коммунистах в
Храме… Что путь, похоже, снова, не туда, Что нам не жить за пазухой у Бога, А на земле хоть как-то
доскрипеть… Но нет Мессии, есть тетрадка в клетку И Некто, побуждающий писать Не о герани или, там, сирени, Иль соловье, рыдающем в жилетку – О нитях, заставляющих
плясать Под дудочку чужую на арене, Когда уже не помогает плеть. Стихи, молитвы, гимны и
сомненья, Все, что однажды Бог соткал из слов – Алмаз, увы, сокрытый в
грязной куче, Который тщетно ищут
поколенья Философов, поэтов и лжецов – Им имя – легион, и вождь их
– случай… По мне – владенье словом – дар богов, Жаль, не простой, от сердца, но данайский: Творец дороже платит во сто
крат, Хотя б заказчик был щедрее
Креза… И ключ неиссякаемый Кастальский, Подпитывают кровью мастера, Что на железном языке
прогресса Зовется написанием стихов. Всё это, antre nous, лишь для профанов, Но мы-то с вами знаем, что
процесс Стихосложенья – поиск жизни вечной. Слова – то погружаются в
нирвану, То, вдруг, взлетают выше всех небес: Седьмых, девятых,…
надцатых, где Млечный Межзвездный путь, Бог весть куда ведет… Есть и другой, лукавый путь гордыни – Надеяться на разум, не на
дух, Грызя перо, придумывать сюжеты, Иль гласом вопияющим в пустыне, Подвластным только Божьему суду, Вообразить себя… и право вето, Присвоив нагло, камни в огород, Иль огороды всех, кто не
согласен, Умножив тем толпу врагов – швырять! Ах, мысли вслух… воистину,
бумага Все стерпит… но язык, язык опасен, Особенно, умеющий писать! Что ж, вырвать иль отрезать
бедолагу? А там, глядишь, и руку
вместе с ним… Но, может, псом назваться, и, беспечно, Днем погулять с горящим фонарем? Побьет, пожалуй, плебс
непросвещенный, Нет, демос, я хотел
сказать, конечно! Мы все от демократии умрем… И я умру, собратьями прощенный. Не эвпатриды мы. На том
стоим! … Непросто взять, и написать о чём-то… Взыскующий читатель – не суди! Какое время – таковы поэты… А что болит – душа или
печенка У кандидатов в вечные вожди – Диагноз ставят вещие
газеты: Чай, не баран, поймет
электорат, От века проживающий в Эребе, Привыкший для начальства из
огня Таскать каштаны голыми руками, - Что не Газпром, не президент, не Лебедь - Есть птицы счастья завтрашнего дня, - Что бытия краеугольный камень – Бессмертная душа – не
циферблат! Эк, удивил! Все нынче Бога
ищут! Кто без креста – жидомасон
иль тать! Что вор, что бомж, что
экспартайгеноссе Духовные лелеют пепелища Сакраментальным: - Бога! Душу! Мать! Ты будь попроще, парень,
будь попроще, Вокруг, смотри – сплошной двадцатый век! А мы… где мы? Нас нет на
карте мира! С крестом, серпом и молотом
в руке, Шестой планеты филиал вселенский, Где делят кумачовую порфиру, Где бронепоезд сгинул в тупике, Где все больны – врачи и
пациенты… Но… человек,
но как же человек? А человек… Мыслитель (по
Родену): Двуногое без перьев
существо, Согласно дефиниции Платона, Ощипанный петух
(по Диогену), По Господу – подобие Его, По Дарвину же – родственник гиббона И говорящей птицы какаду… Нет, не учу я «жизни» неофитов, Так, перышком царапаю
листок (не ради достиженья Абсолюта), Без умысла, без гнева, bona fide!… И жду, пока в строфе забродит сок… Вот только винограда иль цикуты? Диагноз иль вопрос: куда
иду? Я, бывший лирик, ныне –
полукиник, Могу понять, но не могу
помочь Ни сам себе, ни «городу и
миру»… Луна в окне, как новенький полтинник, Из-под пера на лист стекает
ночь,… Златые возвращаются кумиры, Всяк сам идет по собственной золе,… Сиюминутность подавляет волю, Ворует время, так что сей не сей – Не верю я в «наш
просветленный разум», Слаб человек, увы, и в этой
роли Он ближе мне, чем сеятель идей, Нередко прорастающих
спецназом В извечном споре о добре и зле… …Культуры, лики, письмена, гримасы Религий, философий и костров, Реликты правремен и праимперий, Привычно разделенные на
классы Законами вершков и корешков, - Участники трагедий и мистерий, Где Хронос – режиссер и
сценарист… Как тесен им тетрадный, в клетку лист, Где ты, свои, прокладывая
тропы Среди толпы, и, не копя на гроб, Не забывай (быть может прав, кто копит), Что в это время Некто ставит опыт, Рассматривая каплю в микроскоп. 10-17 июля 1996 *** «Спасибо, что петь разрешили!» А.Городницкий Ни веры, ни ереси - так, мутноватая взвесь... Иные – в Америке. Мы же – юродствуем здесь. Добыча для торжища, или порода в отвал – Мы все – перевёртыши, и не боимся зеркал. Что «Боже, Царя храни», что революции гимн – Пред новыми драками старый смывается грим. Продажною челядью полнятся Храм и кабак... И щелкают челюсти крыс и бойцовых собак. Ах, лирики-физики – вечность плечом повела! Мы бывшие призраки бывшей «Империи зла», Где в синем троллейбусе были равны и добры... Безмолвие демоса, это, мой друг, до поры... Не рву сухожилий я – в чем провинились дрова? Пою от бессилия сердце рассечь на слова... Досады иль жалости стоит душа имярек, Где кроме усталости есть только ветер да снег... 15-18 ноября 1996 Ю. Добровольскому Увы, муравейник
имперский просел, перекошен, Слегка обгорел, но, смотри, не спешит рассыпаться… Что ж, строили предки на совесть, но дух мой
тревожен: В толпе одиночества все-таки больше, чем братства. Согласен? Любая толпа испокон одинока. Так было. Так будет. Не нами… не нам. Аксиома. Империи жаль, хоть бывала она и жестока, - Судьба поколений – сырьё для строительства Дома. Не то – временщик, вороватый и подлый до дрожи, Вождишко на час, но гниенье и смуту плодящий. Почту умереть, не меняя ни сути, ни кожи… А, впрочем, я здесь - никому не судья, не указчик. Всяк – сам по себе: государство, народ и святые. Скажи мне: кто нынче небесной допросится манны? Шуты вымирают, когда короли самозванны. Не хлебом единым, не нами спасется Россия! Не нами, увы, понимаю – не нам, но побегам… Мы – ветви больные, и Время с пилой – наготове… Всё так, всё на круги своя возвратится под небом, Для новых побед и предательств, свершений и крови… Петрополь-фантом, и вне времени – дождик и
Невский. В толпе, как всегда – одиночества больше, чем
братства. Увы, перекошен,
просел муравейник имперский, Слегка обгорел, но, смотри, не спешит рассыпаться. 1996 *** В тебе? Во мне? Увы, Россия, что мы знаем О судном дне? От запаха чадящей свалки Не продохнуть… Неужто, вправду, жребий жалкий И есть наш путь? «Иных уж нет, а те далече…» могу понять. «Пора добраться до картечи!» - кому пенять? Ужели, вещие поэты Правы на сто? Хотя писали не об этом, но вышло – то! И грязь дорог и кожу кресел Роднит на миг Твоя отравленная песнь – Стрелой в кадык. В лихое время негодяев Ждём, как всегда, Что снова вывезет кривая… Вопрос: куда? Порву ли проклятые сети? Взмахну ль мечом? Ах, мать Россия, ты – в ответе И … ни при чём… Так на злодеев и героев, Ни добр, ни строг, Но снисходительно-спокоен, Взирает Бог… 1996
*** Мир слеп в своём стремлении к познанью, Открытья умножают власть невежд. Нас держит цепь несбыточных желаний И якоря несбывшихся надежд. Игрой судеб мы рождены в оковах, Бог ни при чём, нет дьявола вины: Свободен дух, пока запретно слово, Свободен мир, покуда нет войны. Нам суждено нести, как вечный крест, Тысячелетний опыт суеверий, Орлов давно распавшихся империй, Короны королей без королевств.
Май 1996 *** Я стоял на распутье меж светом и тьмой, Разрываясь меж «нет» и «да». И сказал Господь мне: Иди за мной! Но спросила душа: Куда? И Спаситель печально кивнув головой, В золотом растаял луче... И сказал
Сатана мне: Иди за мной! Но спросила душа: Зачем? Май 1996 *** Не на пир я тебя позову, не
на тризну. Не весельем с тобой
поделюсь, не тоской. Толь заноза мне в сердце
впилась, толь Отчизна, Толь бунтарство в душе моей
спит, толь покой. Всё до времени, будто
засада в тумане. Со вчерашнего завтра
похмелье – сто лет. Только вошь на цепи, да
блоха на аркане. Только выход с табличкою:
Выхода нет! Богоравная мать
голоштанного люда, Чье веселие – пити, разбой,
да правёж. Чья душа, словно
нерукотворное чудо: Грош последний отдаст и
убьет ни за грош! Наяву ли, во сне - оживают химеры То в груди нувориша, то в
думах бомжа: Эх, на кичку сарынь! Да
петух красноперый! Ночь, да сполох набата, да
мясо с ножа! Я не ласковым буду к тебе,
не суровым – Как застрявший в стене
бронебойный снаряд... Расцветёт мое первопоследнее
слово Сорняком на глухих пустырях
мартобря, Где бездомные будут
справлять новоселье, Где из искры (кой раз!)
затрещит костерок... А по Питерской – вдоль –
барабанные трели! И разбитые песни – Тверской
поперёк!... ... И всё было, как будет, иль
будет, как было – не меняется смысл векам
вопреки: по великой стерне едет
вечный Аттила, и надрывным весельем горчат
кабаки... не молитву тебе пропою, не
частушку. Не судьбу забинтую
похмельной строкой... А за муромским лесом кукует
кукушка – Толи вечную память, толь
вечный покой... 4-5
февраля
1997 *** «И, вот, смычок взлетает над Вселенной!» А.Мирзаян О прошлом – что знаю? О
нынешнем – вязкая серость. О будущем – первое слово
гадалкам, не мне. Ломаются судьбы и горькую
пьют маловеры. Каприс Паганини звучит на
последней струне! Пылают миры и сердца
превращаются в лёд. Душа разрывается между
двумя полюсами. Взлетает смычок... ад и рай
поменялись местами: Толь серой запахла музыка,
толь ангел поёт! Вселенскому смеху подобна
игра – да игра ли? Вселенскому плачу внимает
отравленный зал. Мы смотрим в себя из
укромных своих зазеркалий И слышим затем перезвоны
разбитых зеркал. Ломая барьеры земных и
небесных границ, Искуса творение – вечность
открыло иль бездну? Гармония рвётся, как птица
из клетки железной, Но в клетку златую
слетаются тысячи птиц! Скрипач ли сумел уловить в
каждой сыгранной ноте Дыхание сфер за пределами
наших дорог? Кто знает ответ? Только
тонкий смычок на отлете, И, может, уменье играть,
как писать – между строк... ... От жара мелодии холод
ползёт по спине. Блаженство? Восторг?
Безысходность? Покорность? Смятенье? Не всё ли равно – на
погибель души иль спасенье Каприс Паганини звучит на
последней струне!… 25-26 февраля 1997 *** «На свете счастья нет, а
есть покой и воля» А.С.Пушкин «За что забрал? Начальник,
отпусти!» Из блатной песни Вторично окрестилась Русь
святая. Начальник, блин, на волю
отпустил, Сказал: иди! Куда идти? Не
знаю! Как оказалось – некуда
идти! Повязаны шестёрочным узлом, За новое величие державы Привычно закусили рукавом И выпили... и кончилась
халява... ... Прошедший путь от веры
до стакана поймёт меня. И я его пойму.
Тянулась ночь, как песня
уркагана, Как волчий вой на красную
луну. Горела память водкою в
мозгу, И шла, - куда? – сквозь
время ледяное Судьба моя, чтоб умереть в
снегу От милосердных выстрелов
конвоя. Век догнивал, как ядерная
свалка, Как в саркофаге тело
старика. И новый вождь толкал речугу
с танка, Забыв судьбу вождя с
броневика! Свободный бомж в подвале
ночевал И видел сны про равенство и
братство! ... ... Тянулась ночь, как
мыльный сериал, Где все герои плачут от
богатства! Златой телец по-волчьи выл
с волками, Швыряя кость шестёркам от
щедрот. Хмельная Русь звенела
стаканами, И Соловей-разбойник пёр в
народ, Где со времён принятия креста
– Одна свеча себе – другая
Богу... «Покой и воля» – вечная
мечта. Стакан и вера – вечная
дорога! 30 апреля 1997 А. Мирзаяну. Червь и Бог… Что за этим?
Недуг? Дерзновение мысли и духа? Раб и Царь… Замыкается круг. У корыта старик и старуха. Снова сказка - синицей в
руке – Клюнет черствую корочку
хлеба, Чтобы между землею и небом Прокурлыкал журавль
вдалеке. Закружит, словно перед
дождём, Ветер листья и пыль на
дороге. И пахнёт, как спаленным
жнивьем, Ощущением смутной тревоги. Царь и Раб – Червь и Бог –
человек… Вдруг почувствую сердцем и
кожей, Как уходит единственный век
– И родной, и проклятый до
дрожи! Остановит часы пустота На минорной пронзительной
ноте… А в ответ отзовется мечта Куликом на родимом болоте. …И сочащимся кровью венцом вспыхнет солнце над мигом
забытым, над разбитым хрустальным
дворцом, деревянным разбитым
корытом. 12 мая 1997 *** Вначале было Слово... Бог. Бог весть сколь тысяч лет назад – Поди проверь! Живя в юдоли смут и слез – Всяк строит собственный мирок, Где в рай и Ад ведет одна И та же дверь. октябрь 1997 *** Ты прости меня, - Твой огонь на столетия,
парень, Но никто на Руси Не зажёг огня Неизвестному Государю… Укрепи меня, Боже, Атеиста вчерашнего дня! Многогрешен, но все же, Не оставь подаяньем меня! Из былых зазеркалий Возвращаются смутные дни, Чередою печалей, Словно ветер на круги свои. В чёт и нечет играя, Словом дверь отворяя мечу, В новых поисках рая Каждый выберет крест по
плечу! Соком древа желаний Пропитаются нивы насквозь, И пробитое знамя Победитель повесит на
гвоздь. Было? Не было? Будет? Не гадай – не накличешь
беды… На серебряном блюде – Голова непокорной судьбы. На изломах гармоний За молитвами прячется нож… Умывая ладони, Ни себя, ни других не
спасешь! И себя презирая, Прикусивши до крови губу, Только мёртвым прощаю И грехи, и талант, и
судьбу… Возвращаются тени, Обретая и души, и плоть… От вины поколений Сохрани и спаси нас,
Господь! Июль 1997 *** Не оттого, что никому не
нужен, А оттого, что временем
контужен, Поскольку не горлан и не
собес. Минувшее – то сажа, то
белила. Грядущее – Харибда или
Сцилла... А дни текут, как слезы
крокодила, И с ангелом в очко играет
бес. Нет Бога, кроме «бога из
машины», Что за лампаду выдает
лучину, ... Без Родины, под звуки
псевдогимна Живём на звук, навскидку,
наугад... Отсюда – оскудевший спрос
на Слово, И в суете величия земного Стократнее опасней крысоловы, Поскольку дудок больше во
сто крат. 22 августа 1997 *** Ал.Городницкому На бреге железного века
стою и считаю минуты... Уже не гадаю, какой будет
мальчик – в гаданье нет смысла, - Поскольку, увы, не нашел ни
себе, ни в себе Абсолюта: Ищи не ищи – друг от друга
века отличают лишь числа. Эпитеты: каменный,
бронзовый, атомный – так, перепевы, Попытка нелепая выйти
сухими из вод Рубикона... До Армагеддона шагать и
шагать нам то правой, то левой... От камня до камня, от брода
до брода ... путем эпигонов. Приходим – зачем? И, уходим
– куда? Что оставим в итоге? – Вскрывая основы основ
зачастую при помощи «фомки»? Мы все Агасферы, извечные
пасынки вечной дороги, А чьи имена на обломках –
не суть, как и сами обломки. Не многим прозревшим дано,
проникая за чувства земные, Уменье прочесть по следам
поколений, идущих за нами, Что слишком условна межа
между вечностью и амнезией... На бреге железного века
стою... меж землею, водой, небесами. 27 сентября - 1 октября
1997 *** Двадцатый век – зима
тысячелетия. Рожденный в нём – я осени
не знаю, Хотя в душе октябрьское
наследие Тихонько дремлет, когти
выпуская По временам, как нищий кот
во сне – Безродный цезарь городской
помойки... Родившийся в эпоху
перестройки, Живущий и внутри меня и
вне. Тернистый путь от языка до
фени, До ширпотреба, зрения и
слуха – Вот, болевая точка поколений, Нарыв души и гематома духа. Покуда эти раны лечит яд И возрождают Третий Рим
витии – Как Крест святой над
куполом Софии – Нужна вдове поэта песнь
моя. 15 декабря 1997 *** Как рукоятку плуга, Или эфес меча. Можно почувствовать Бога В прикосновенье друга, Солнца и палача. 30 декабря 1997 *** “О, наша Вера! – что нам слова!»
А. Мирзаян От Слова до слова легла
пустота, - Толь сети худые, толь рыба
не та. Мы знаем, что знаем, а
прочее – тлен... Бездомность земная – вне
крыши и стен. Судьба по заказу, где
Вечность – пустяк, Где небо в алмазах и рок на
костях... Забытая сказка про звёздный
билет. В душе ни героя, ни лирики
нет. Наш старый колодец почти
пересох. Все чаще мы черпаем грязь
да песок. От бритых затылков до
рваных пальто – Дающую руку не любит никто. Здесь видимость правил – от
века, мой друг, Нас бегство от яви выводит
на круг! На круг, на арену, где все
– против всех! Увы, перемены – лишь
видимость вех. И Вечный Удильщик туманит
юдоль, Где шут и могильщик – суть,
принц и король! Толь время, толь сердце
дает перебой... А девочка плачет. А шар –
голубой... Дома- новостройки.
Анчаровский стих. Московские тройки.
Российский тупик. И, может быть, прав ты, а
жизнь не права: На камне две даты... что
значат слова? 7-10 марта 1998 *** Время камни бросает.
Свободу грызут босяки. Нет калорий почти, но зато
сохраняет фигуры... Посмотри на себя сквозь
холодную просинь строки, Как на мир пулемётчик
сквозь узкую щель амбразуры, Как глазницами, в коих
застыла нездешняя мгла, Смотрит череп ничей (может
– Каина, может – Сократа)... Как душа отлетев, на убитое
тело солдата, Как азартный игрок на
колоду, не видя стола... Посмотри на себя... под
стилом понимая стилет, Что на чашу положишь? И что
перевесит в итоге? Не суди, да не будешь
судим! – выше истины нет... Так Спаситель учил
человеков писать некрологи. Посмотри на себя!
Прокуратор, пророк и поэт, - Хоть давно уже умер язык
изначального Слова – Триединство твоё – антипод
триединства святого: Где твой брат? Я не сторож
ему! – По вопросу – ответ. Чем столетья-стервятники
туже сужают круги – Тем трудней отыскать в себе
признак божественной сути. От небесных дороги земные,
увы, далеки – Потому, вероятно, душа до
сих пор на распутье... И ночами, в прокуренной
клетке склонясь над листом, Сочиняя скучнейший роман
«Имярек в интерьере» – Посмотри на себя, как
собрат по ненайденной вере, И на мир, как усталый
ковёрный на цирк шапито. 25-29 марта 1998 *** «Пустота. Но при мысли о
ней видишь, вдруг, как бы свет
ниоткуда». И.Бродский Подожди, послушай, хотя б
прочти. Придержи мгновение
ненадолго – Это просто, как солнце
зажечь в ночи, Иль на Новом Арбате увидеть
волка. Это просто, как по заказу
сон, Как фонарь под глазом
(могло быть хуже!), Как звезды отражение в
чёрной луже, Как в посудной лавке
счастливый слон. Подожди, послушай, хотя б
прочти. Придержи мгновенье (как там
у Гёте?)... Вот тебе и крылья – за так
почти! А сумеешь взлететь –
считай, в расчёте! И звериный вой, и собачий
брех, Гарь и грязь дорог – далеко
под нами, А всего то дела – взмахнуть
крылами! Посмотри, как просто –
вперёд и вверх! Улететь – от смерти ли, от
любви, Славы, власти, курса валют
на бирже... Города, и люди, и муравьи – Все внизу, с их тягою к
вечной жизни. Лишь в холодной выси, вдали
от глаз, Может быть услышишь вопрос
вопросов: Толи разума сон порождает
монстров, Толь чудовищ сны породили
нас? Подожди, послушай, хотя б
прочти. На дареных крыльях – не стать
крылатым! ... ... серебро строки
оборвется златом, а душа превратится в огонь
свечи. ... и мгновенье рванулось,
обожжено, и ... остановилось... в
беззвучном взрыве, разметав вселенную по
квартире, родилась сверхновая... 5-8 апреля 1998 *** «Никогда не возвращайся в прежние места»? Г.Шпаликов Было Время Богов. А затем –
было Время Героев. Нам же выпало время людей,
где подтекст изначален, Ибо время людей на земле –
это время земное, По прямой оно движется или
течет по спирали – Приземленность – не лучший финал для рацеи Нагорной, - Как бескрылым взглянуть за
черту отведенного срока? ... меланхолия может быть
светлой, а искренность черной. Совместив их в душе – в идеале,
получишь пророка. Впрочем, что там, дружок, вспоминать кроме плача дождя В городах, где давно уже нет ни меня, ни тебя! В мутном небе – толь Ангел, толь Демон помашет
крылом... Память – это дурная привычка мечтать о былом. Средь тщеславья убогого
бывшей державы великой, Обходя и стервятников пир,
и кумач митинговый, Я, почти что рапсод,
пополам с перехожим каликой, Потерявший себя на пути меж
музыкой и словом, Не обретший себя ни в
земной ипостаси, ни в горней Допускаю, что манна – всего
лишь синоним мякины... Меланхолия может быть
горькой, а искренность чёрной. Совместив их в душе – в
идеале, получишь осину. Впрочем, что там,
дружок, ворошить, словно листья ногой Ворох прожитых лет, где мы были другими с тобой! Все другое, пойми: и мечты, и Москва, и страна... Память – это дурная привычка менять имена. Затянувшийся фарс разрушает
систему отсчета – Мир теряет себя, но,
похоже, не чувствует даже. Бьют на башне часы, и
табличка прибита к воротам: «Всяк, надежду оставь!» –
выходящий, входящий – неважно! На коне ли, в коне, со
щитом, на щите – повторенье! – Перепев перепевов, как
вечная память иль слава... Меланхолия лечит от грез и
боязни забвенья – Коль живущим завидовать –
грех, то ушедшим – подавно! Впрочем, что там, дружок, говорить о пороге земном? Все проходит. «И это пройдет!» – утверждал Соломон. Царь был мудр – возвращаться – попытка засеять
жнивьё... Память – это
привычка земная... но как без неё? 27-29 апреля 1998 *** Раздвоением или
беспечностью… И опять предо мной белый
лист – Поле брани меж бренным и
вечностью. Словами заигрался до утра, И что пришла «унылая пора», Подруга элегической печали
– «Очей очарованье» и так
далее – заметил только, бросив
карандаш: за стеклами какой-то
мерзкий шарж На небеса в какой-нибудь Анталии... Где, впрочем, не бывал я
никогда. Как пелось: «Солнце, воздух
и вода!» Все это там, читал: бери –
не надо! Там даже осень – праздник
винограда, - Не то, что здесь – то
слякоть, то туман... Возьмешься поневоле за
стакан От гриппа и душевного разлада. И ничего плохого в этом нет
– Сергей Есенин тоже был
поэт, Но никогда он не был на
Босфоре, О чем писал в задиристом
миноре... Не в этом суть. Анталия,
Босфор... Синоп... Нахимов... зелень
крымских гор... И черной строчкой мысль о
Черном море. Что там в подкорке далее... Кавказ... «Чечены злые» победили нас, Увы, «не смеют наши командиры», Кафтан трещит, совдеп
латает дыры, «Шахтер» Никита, Е.Б.Н. ...
нэ зъим, Так надкушу, - хохлы
забрали Крым... Не подавиться б
Кайнарджийским миром! ... Что значит утро! Мысль
теряет нить И норовит в злодея
превратить, В политикана с даром
убежденья, Когда слова теряют уваженье К самим себе, не говоря о
том, Кто вызывал их, как
демонов, в свой дом Без должного для мага
посвященья... Но снова полночь. Осень.
День прошел. Сырой не загорается глагол, В отличие от верной
сигареты! Шумит Борей... Но это
где-то... где-то... А здесь... привычный
стелется дымок, И незаметно жизнь между
строк Течет куда-то северною
Летой... 17-19 августа 1998 *** «Не нам, не нам, Господи,
но Имени Твоему». Девиз ордена Тамплиеров Имена первых рыцарей так ли
важны? Начиналась легенда… не
вспомнить страны… Круглый стол, где последний и первый равны, Поклонение деве Софии… Злу мечом не служить, чтоб не сгинуть во зле… Град Небесный Святой основать на земле, И хранить кровь Царя и Мессии… От крестовых походов до
нынешних дней Вереница закованных в латы
теней Бестелесных своих погоняет
коней Пред моим зачарованным взором… Командоры и рыцари – братья креста, Паладины, чья вера наивно чиста, Сенешали, магистры, приоры… Кто сумеет поведать: за что
полегли? От высокой идеи до грешной
земли, Той, что всуе однажды Святой нарекли, Далеко, как до Гроба Господня! Ни в романах, ни в хрониках
истины нет. Где-то там, между строк
затаился ответ… Впрочем, что в нём слепому
сегодня? Не пора ли прозреть,
оглянуться назад? Храм, в отличье от церкви –
не ведает дат. Предавая огню и мечу за
догмат, Церковь кровь превратила в чернила! «Убивайте их всех! Бог своих отличит!» Что ж, воистину прав безымянный хронист, Ибо Бог есть любовь, а не сила!… … Альбигойцев развеяли в пепел и прах. Следом – рыцарям Храма
стоять на кострах. Дело ль Божией церкви гадать
на костях: Кто святее - Христос или папа? И Петра ли апостола в этом
вина, Что за гибелью рыцарства ясно видна Вельзевула когтистая лапа! …что сказать тебе, Боже? Quo
vadis? Увы… Ибо сам я привычен к дорожкам кривым… Что ж, какая эпоха – такие
волхвы… А могло б всё пойти по иному! Что себе мне сказать? Не
судим, не суди! Пониманье подчас – подороже
любви… Дай Бог мира и Храму, и
дому! Поищите в себе те, чьё
сердце не спит: Как живая вода пробивает
гранит, Так Спасителя кровь иногда говорит Сквозь столетья взыскующим Слова, Что в далеких горах, в потаённом краю, Неприступной твердыней парит Монсегюр, Замок Братства Грааля Святого! 8-9 августа 1998 М. Кочеткову «Среди акул и альбатросов
мечтал стоять он на борту, слегка подвыпившим
матросом, с огромной трубкою во рту» М.Кочетков «Он плавать мечтал в океане
на старом пиратском корвете» М.Кочетков Мне себя не
всегда удавалось понять, Столько раз зарекался – не счесть: Не просить у фортуны, стихов не писать, Принимать жизнь такою, как есть... Но врывались мне в сны крылья белых ветрил, И суровый пират молча трубку курил, За резною кормою шипела вода, Череп скалился с черного флага! И
хлестала картечь, и ревели шторма, И мулатки в тавернах сводили с ума... И прыщавый соперник из пятого А Отдавал победителю шпагу! Ну, а кто победитель? Конечно же, я! Морган, Блад, или всё-таки Грей? – Это, в общем, пустяк: растворялась земля В криках чаек нездешних морей... Там, где желтая пена на белом песке, Запах йода и рыбы, бутылка в руке. В ней,
конечно же – ром, в переводе – нектар, Для бродяг, моряков и пиратов! А еще там – зарытый под пальмою клад, И скелет в треуголке, и гул канонад... И соперник (другой), пропустивший удар, Рухнул навзничь на бухту канатов... Победитель? Прошу Вас, ни слова о нем, - Он несчастен под небом Москвы: Он сражался, храня ее в сердце своём, А она не дождалась, увы! ... Убегают года, как вода за бортом. Я давно уже ром понимаю, как ром. И хлебнуть удалось океанской воды, И
рассветы встречать за морями... Но, порой, не понять: где моря? где земля? Быль и небыль сошлись словно два корабля, И друг в друга, пока не рассеялся дым, Мертвой хваткой вцепились крюками! 21 августа 1998 ***
«Пьяная морда! – вот, блин, вариант моего поколения.
Может быть, лучший».
А.Дольский И придёт пониманье: эпоха твоя Распылила тебя на сограждан безликих (что-то вроде жучка, червяка, муравья), просто Божию тварь под подошвой «великих»… и придёт пониманье… а поезд ушёл. Самолёт улетел и причал обезлюдел… И еще одна рукопись брошена в стол, Из числа не горящих… и ты – неподсуден! Неподсуден, не должен – ни ты, ни тебе – Никому никакого дела! Ты с рождения человек толпы, Многоглавый хамелеон! В миллионах глаз отражается путь: Ни судьбы, ни души, лишь тело, Чтоб никто не вздумал с суконным рылом Позировать для икон! И придёт пониманье… ты можешь его Написать угольком на заборной латыни, Чтоб учёный прочёл и кивнул головой, И пошел размышляя: Тацит или Плиний? А учёный поменьше подумал: Катулл! А из новых… ну, в общем, не шибко учёный, Про себя матюгнулся: вот это загнул! – И запил на неделю с душой просветлённой… Сколько нужно во все времена человеку: Вселенная? Богадельня? То – ломать хребет, то махать мечом – Поневоле сойдешь с ума! Может быть ожидаемый Армагеддон – Есть искомый синдром похмелья, На подкорке или на дне души Индивидуумов и масс! …и придёт пониманье: обычный рассол – огуречный, капустный: для тела и духа! Сатана ли, Антихрист – опять не прошел: Мы с тобою его перепили, Кирюха! И придёт понимание: вечность – зола! Лишь сегодня и здесь! – Вот в чем суть Абсолюта! Ну, по первой давай! Хорошо, брат, пошла!… …Только жаль иногда, что, увы,… не цикута… … И придёт пониманье… 10-11 января 1999 А.Тальковскому
Ах, этот долгий путь к себе… Где он закончится, – не знаю, Но что по лезвию, по краю Ведёт, где заживо сжигают Меня на медленном огне Слова и строки из стихов Ещё не преданных бумаге… Где звон серебряных оков И говор струн, при каждом шаге Сливаются в один сюжет К таким Гармониям причастный! – Которым Время не подвластно (Слова земные труд напрасный) – поскольку им названья нет! Неужто, вправду, гладь листка – Врата в иные измеренья? А ключ к ним – первая строка. Всего одна… без продолженья?!… …Любовь, война,… мой век устал от груза собственных свершений, побед, ошибок, преступлений… но рядом – веточка сирени со сцены брошенная в зал… Ах! Этот долгий путь к себе… 27-28
февраля 1999 «Вы хотели кромешного ада? Вот он – Ад, положите на
полку».
Вадим Терёхин Я из Времени выброшен.
Ноль. Меня нет. Как и многого, впрочем, -
от книг до ракет... Не хватило таланта? Умения
«жить», Иль Россию кроить на уделы? Все ж, эпоха, меня не спеши
хоронить – Нет опасней поэта, чем
мёртвый поэт, - Видно, память твоя
оскудела... Пусть ты будешь не та, И паяцы твои отсмеются, Отворует ворьё, станут
внешне людьми паханы – И не снятый с Креста Я найду в себе силы
вернуться Головнёю горящей в больной
муравейник страны. Скажешь – много взвалил? По
себе не суди! Это дети твои – от корыта в
вожди!
Сапожище на темя, под ребра
– кулак, Пуля в лоб (ещё раньше – в
затылок!)... Это ты породила Совдеп и
Гулаг... Но со мною – промашка! ... Поэтому – жди! – Я достану тебя из могилы!
... Не Христос, не Пилат – Я всего лишь один из осколков Монументов разбитых толпами извечных слепцов... Ах, Россия! Свой Ад Ты сама разложила по полкам, Приучив сыновей отрекаться в свой час от отцов! Не слуга сатане и не
Господу шут, Я из времени – вычеркнут,
вышвырнут... Но чего б не хватило –
локтей ли, души, Пустословья, ума или силы –
Ты, Россия, меня хоронить
не спеши! – Мои строки с зубами дракона
взойдут, И достанут тебя из могилы! 9-10 марта 1999
Ночь – пора не для песен, но, скорей, для сомнений, - Для пера и бумаги,
назначенье которых Есть не просто желанье
игрой светотеней Поражать человеков широтой
кругозора. Ночь – пора для вопросов,
безответных от века: Совместимы ль – реальность
и на лире бренчанье? Хоть в себе, дай мне Боже,
отыскать человека... От начала времён и до их
окончанья… Где идём, но не ищем, а
найдя, не обрящем: Не заметив находки, – как
утрату оплачешь? Где величие духа – есть
синоним несчастья, Где величие мысли не
приносит удачи... Равнодушное Время не щадит
обелиски: Сфинкс с лицом
прокажённого... дальше - без счёта! Жизнь приходит нежданно и
уйдёт по-английски... «Тщетно некто трубит»
призывая к полёту. Нет, скорее, к ответу с
лёгким запахом тленья, Где вопрос неизменен,
словно Сфинкса загадка... И несёт наши души пыльный
ветер забвенья С берегов неизвестных к
берегам безвозвратным... Где я? Кто и откуда? И куда
и зачем я? – Без ветрил, без кормила
вечный странник вселенский? ... Ночь – пора для
вопросов, безответных, как Время... от изгнанья из Рая до
звезды Вифлеемской. 11-12 марта 1999 *** «Зимой в пустых садах трубят гипербореи...»
И.Бродский Боевая труба? Камышовая
дудка? Ожиданье весны? Ожиданье стиха иль потеря
рассудка? Кто играет со мной: Город запертых врат, где
довлеющий камень Скрыт под вывеской «Санкт»? Амбразуры квадрат в
позолоченной раме? Меж строками – зима, Смесь пурги, Рождества и
колючего снега. Вечный город застыл, Даже век потерял ощущение
века. Только ветер сырой Задувает из пасти залива
ночного. Цепенеют дома И гранитный доспех Парадиза
петрова... За столетнюю ночь Изменилась конструкция слов
и мелодий... Всё – не то, всё – не так, Исключая, пожалуй, вопрос о
погоде, Склонной к полутонам Небогатой палитры – то
серой, то синей... Толи дело, Москва! (Что, однако, в расчет,
Император не принял!) Есть ли Высший закон? До афинских календ вновь
фортуной отсрочен Век России златой... Упаси меня Бог! – не пеняю,
напротив – Тщусь при помощи строф На Россию взглянуть
государевым оком, И, презрев сквозняки, Высший смысл обрести в
прорубании окон. ... Только в сказке, увы, Можно сделать конец
начинаний счастливым... Меж строками – норд-вест Задувает из пасти ночного
залива... Боевая труба? Камышовая дудка? ... и есть
ли решенье? Если б знать наперёд – То куда бы меня завело
продолженье? 8 апреля 1999 *** «Памир», «Столичные» и
«Приму»... и, облачившись в
телогрейки, в ботинках фирмы
«Скороход», мы встанем целеустремлённо под кумачёвые знамёна... и на путях, ведущих к Риму, нам перекроют кислород... А может, будет все иначе? Исповедальные мотивы В мир чистогана и наживы Внесёт Святая Русь моя! Нет! Не внесет – ее в
помине Давно уж нет, как в жизни
счастья... Хоть на обломках
самовластья Имен, скажу вам, до хрена! Что празднуем? Кого
хороним? Тысячелетие... всего то! Гремит симфония полёта, Валгалла новых ждет
гостей... А может быть и не Валгалла
– Нас ждет великое Начало Конца всех прошлых
представлений О тайнах собственных
страстей. «Остановиться,
оглянуться...» чтоб ощутить родную кочку, спасая душу в одиночку среди трясины
Liberté ... Не проще ли – распрячь
Пегаса, Налить и убежать в пампасы От пьяных муз и дум
тверёзых О пользе, смысле et c.t. … И всё - гори: слова благие, И те, которым в глотке
тесно... Искусство вечно, как
известно, Да жизнь, зараза, коротка! «Так всех нас в трусов
превращает мысль...» – изречённая
однажды одним бессмертным
персонажем, стократ убитым за века! ... Итак... грядёт,
грядут... иль грядет? – сам чёрт в глаголах сломит
ногу... Fraternité
угодно Богу, Но, вот, насчет Egalité...
– Единства нет в подлунном
мире: Один – бандит, другой –
сатирик... Холерик, трагик, жулик,
лирик ...- Затем уж - братья во Христе! А если перейти на страны, Где все здоровы и богаты, Как пел Туриянский В.
когда-то: «У них всех денег до
хрена!» - Ты хоть накройся тазом
медным – Куда там нам – больным и
бедным! – Зато чисты душой и сердцем, И пьём, естественно, до
дна: «За Русь!», «За Сталина!», «За веру!», «За миру – мир!», и «Гибель
НАТО!», - ведь мы духовно, блин,
богаты, хоть Запад – это не поймёт! Оттуда, братцы, бандитизм – То крестоносцы, то
марксизм, Варяги, СПИД, алкоголизм... Но Русь, назло им всем –
живёт! ... ... Тысячелетие ... всего
то! ... ... Нас ждёт великое
Начало! ... «Остановиться,
оглянуться...» ... Налить и убежать в
пампасы... ...Ведь мы духовно, блин,
богаты... 10-14 мая 1999
*** Дорога, дорога…откуда? Куда? Поневоле Забудешь начало, иль всё за века переврут. От камня до Бога, от Бога до будничной роли В комедии жизни, меняющей пряник на кнут… Иль, наоборот… в перемене ль слагаемых дело? Вождизм - болезнь немногих, но тем и страшна: Где - стадо, там пастырь, где дух - там и грешное
тело… А совесть - опасная ересь во все времена. Черствеет душа там, где низменны мысли и чувства. Где правят химеры, а ложь отпускает грехи. Комедия жизни, увы, далека от искусства, от Муз благородных и слова высокой строки. Любовь и терпенье - две ноши угодные Богу, но, слаб человек, уповая на меньшее зло! Аз, грешный, шагаю, да все не туда и не в ногу, - учиться ходить по воде - не мое ремесло. В комедии жизни нет правых и нет виноватых, есть выбор, где все остальное фантомная боль. А духа излишества хворью телесной чреваты, поскольку король, пусть и голый, но все же -
король! Не Via est Vita - сплошное, увы, бездорожье... но, может, зачтётся когда-то на Страшном суде, что я выдавать не пытался свой голос за Божий, хотя и не встретил Того, Кто ходил по воде. 7-10 января 2000 Экипажу УПС "Седов" Сдвинем кружки в полночный
час Под торжественный бой часов… Время снова меняет галс Независимо от ветров. Разобрать, где балласт, где груз - Не сумеют ни Бог, ни черт, - Время круто меняет курс, Вновь открыв нулевой отсчет. Среди битв биржевых и глобальных задач, Мы живем по другим часам, Где взметнулись брам-стеньги реликтовых мачт В двадцать первые небеса! Штормовой волной через борт Нас крестил Океан седой. Мы авралам теряли счёт, Между палубой и водой… Свист разбойный тугих ветров, Горизонта кипящий круг… Треск и хлопанье парусов, Вырывающихся из рук … А потом будет берег, и встречи, и дом, Где приснятся нам паруса, И взнесённые мачты из прошлых времен В двадцать первые небеса! Дней твоих напряженный бег Нас возьмет в оборот, земля… Люди снова меняют век, Начиная отсчет с нуля! Только парус – не просто труд, - Божьей милостью ремесло!… И вернувшись под кров кают, Где две тысячи лишь число, Мы поднимем янтарный шотландский первач За рангоутные леса! За реликты, держащие топами мачт Двадцать первые небеса! 27-31 января 2000 *** "И старость отступит,
наверно! Не властна она надо мной, Пока паруса
"Крузенштерна", Шумят над
моей головой!"
А.Городницкий Что бы ни было ране. Наши бури в стакане воды - Не шторма в Океане! Жаль, солёные сны Вытесняют все реже ночами Ощущенье вины И тревожной, щемящей печали. Чёрт возьми, заштилела душа, Как рассвет в Средиземном, - Не пора ли, браток, не спеша, Поразмыслить о бренном? Молча, глядя сквозь нас, Улыбается бронзовый Пушкин… Старина! В самый раз Отдавать паруса для просушки! Здесь - Москва! Здесь барографы врут, Здесь - погода другая! Рому что ли,
для сердца хлебнуть, Вместо трезвого чая, С мокрой палубы вниз, После вахты спустившись в каюту… Сухопутную жизнь Редко вспомнишь в такую минуту!… …До команды: "Пошел все наверх! По местам, к повороту!" - Не понять там, где все - против всех, Смысла нашей работы! Впрочем, можно прожить На земле, и не ссориться с веком… И в моря не ходить, И остаться, притом, человеком! Можно… речь о другом, о ветрах, Не пропахших бензином, О ночных многозвёздных шатрах, Не затянутых дымом… Где попутный пассат Раздувает рассветное пламя… И шумят паруса… Не над нашими, брат, головами! 15-16 февраля 2000 *** Оперируя перышком, а точней, препарируя лист бумаги При помощи слов, взятых, как бы из пустоты, Превращая его тем самым в Нечто, причастное к
одной из магий, - Так у фокусника из цилиндра появляются вдруг цветы Или зайцы, ленты, голуби и прочий набор
"чудес", У художника на холсте проступает осенний лес Иль парадный портрет сенатора N при шпаге, … У композитора рождаются Фуга, Реквием или
"Порги и Бесс", … Все это, как бы из пустоты, - и что за ней -
неведомо нищим строфам… Даже дела и речи Спасителя, как бы из пустоты
добрели до нас В переложениях, переводах даже не очевидцев Его
Голгофы, Ибо в строку, как в реку, можно ступить только один раз… …Вечность не знает прошлого и грядущего, безликая,
как зеро. Отсюда - любая строка, в итоге, сливается в Ахерон… И, значит, поэт, невольный посредник между Homo и
Саваофом, Не ведает, что творит, царапая лист пером … Или, гоняя шарик по белой глади - Зачастую без темы или идеи - просто ради игры, Повинуясь импульсу, гласу свыше обычный
листок тетради Трансформируя в Нечто, способное вызвать к жизни
или взорвать миры… Возможно, впрочем, "всё это - суета, томление духа и всяческая суета", Равно, как и надежда на то, что потомки
"прочтут с листа"… Но почему мне так хочется крикнуть:
"Merde!", - Глядя на лист, словно при Ватерлоо Старая гвардия В орудийные жерла, за которыми – Пустота? 6-8 марта 2000 *** Взмахнет крылами сын Горгоны И горько-сладкий яд строки Напомнит некий пир чумной На берегах Москва-реки, - Ты снова встанешь под знамена Неистребимых эпигонов, Которым имя - легион... Так, душу некогда, Нерон Грел созерцанием пожара И римлян, гибнущих в огне... Скажи теперь, что ты - не он? - Не он, конечно, но вполне Ему под стать, поскольку даром Снимать похмелие нектаром Дано лишь эллинским богам... Что им до нас? До них ли нам? Они давным-давно не боги И статуй собственных мертвей! ... Трещит походный барабан, И мы, живые, пьем портвейн, И сочиняем некрологи И эпитафии... себе... ...Сияет с полночных небес кривая сабля Магомета над зачумленною Москвой, себя подъявшею на Крест... над прокаженною страной, где от рассвета до рассвета "Горит и кружится планета", и не смолкает "Вечный бой!" 12 апреля 2000 *** Не хочется, брат, уходить в двадцать первый век, Оглядываться назад и грешить на память... Когда-то здесь был редколесный чухонский брег, А ныне - дворцы на каналах, одетых в камень. Поди и Москва начиналась с избы курной, - Полтысячи лет расхожденья в веках - всего-то! Для вечности - мелочь, пустяк... а для нас с
тобой: Москва - на холмах взошла, Петербург - в болотах. ...Был Кремль деревянным - в уделе, чай век не
жить, - Ночёвка, другая и ногу привычно в стремя: Брать с боя Киев, столицу переносить... до моря ль и Запада князю в лихое время! А Питер вставал на другой временной меже, Империи дух витал над петровым гробом... Москва - не Азия, можно сказать, уже, - Зато Петербург, безо всяких "уже" -
Европа! И, все-таки, есть связующее звено: Отец для одних, для других - Антихрист и немец, При помощи пушек в Европу пробил окно Москвич-Император, на дыбу рванувший Время! Здесь можно спорить, а можно принять, как есть - Реформы, войны, злодейства, труды, тревоги... Менялись эпохи - менялась благая весть. Иные столетья, а, значит - иные боги. ... Лишь Вера, Любовь и Надежда сквозь времена, как прежде спасают тех, кто идёт за ними... Но... рядом - сестра их названная - Война, Во имя сестер созидающая пустыни... Два града эпохи, оставшейся за спиной, В которых была расстреляна Русь Святая... Я, плод от дерева в тысячу лет длиной... Мы вместе уйдем. И что прорастет, - не знаю. 18-20 апреля 2000 *** Повернись к стене и промолви: "Я сплю, я
сплю" И.Бродский Это всё на подтексте - считай - на песке: Город, время, страна... и душа, и стихи... И старуха с косою в костлявой руке ... Между злом и добром - спор слепого с глухим, И костры, и молитвы, и сев, и жнивье... И пейзаж перед битвой, и после неё... Три блаженных сестры и синица в руке, - Это всё на подтексте, считай на песке... Всё те же вопросы в обмен на небесный глас. Надежды оркестрик играющий марш похоронный. И некто, в разбитых сандалиях, тоге посконной, Бредущий по миру... меж нами... и мимо нас. Это всё между сказкой и ложью земной, Между мыслью и чувством, меж явью и сном... Между кесарем, Богом, мечом и крестом, Между жизнью и смертью, огнём и золой. Это всё как слова ненаписанных строк На музыку
еще не родившихся нот. Терпеливо,
как палец ласкает курок, Ждут данайские кони у тысяч ворот... ... Это
всё между строк, между строф, на меже... между болью и небылью, светом и тьмой... и уже не понять - что первично в душе: смех толпы над шутом, иль шута над толпой? В любое мгновенье, как лопнувшая струна, Без скидок на настроенье иль время года Всплывёт меж строками сущность твоей природы... С таких глубин, что от века не знают дна... 6-7 июля 2000 *** Латание чёрных дыр за стакан вина... в судьбе твоей будет мир, а в душе - война. Мёртвый пепел моих иллюзий засыпал сцену. Но, зато душа зарабатывает. На вечность? Остывая, строфа трансформируется в Бог весть
что... И сама по себе обретает крыла и цену. С каждым годом - короче дни и длиннее ночи. С каждым годом
для сердца больше на свете
тайн. Изначальный вопрос Господень: Где брат твой, Каин?
- Заставляет душу
корчиться между строчек. Но латание чёрных дыр не проходит даром - Ускользают темы, как истина от преданий: "Мимо Мекки и Рима", "Мимо больших
базаров", Мимо тех, кто был, мимо тех, кто придёт за нами... А когда повезёт и сумеешь услышать Слово, То мгновенно, привычно слепо, приняв на веру, Ты вколотишь его в строку, превратив в химеру... Чтоб как Феникс из пепла душа возродилась снова. Всё начнётся с нуля: жизнь, дорога и поиск мифа... И другая земля... только солнце над головою Будет старым привычным солнцем, как шапка скифа, Все места под которым от века берутся с боя. ... Остывает строфа пожарищем на закате. Мертвый пепел моих иллюзий засыпал сцену. Но зато душа отрабатывает проклятье, И сама по себе обретает крыла и цену. ... И закружатся сны отраженьями зазеркалий. И укусит свой хвост змея, и мигнут созвездья. И вопросы ударят гласом из поднебесья: Что ты сделал? Где брат твой Авель? Скажи мне,
Каин? 17-19 июля 2000 ***
Вновь шепчет что-то на ухо чуть слышно К метаморфозам склонная душа - Толь Отче наш, толь Хари-Рама-Кришна, Толь "Наливай по новой, кореша! Табачный сизый дым, как персональный смог. Дамоклова меча не видно, слава Богу! Из всякой ерунды пророс чеканный слог, Но понял, что не там, и зашагал не в ногу. И корчил рожи мне, и ухмылялся бес, Еще вчера толпой
объявленный мессией! Прошли те времена, когда Бирнамский лес Ходил на Дунсинан. Но только не в России. Ни новая Москва, ни старый Третий Рим Не верили слезам... И нету виноватых! Что ж давят на строку пустые алтари, Терзая душу в кровь, как вечные стигматы? Две тыщи лет назад на мир сошла Весна... Нисан... кто очинял евангелистам перья? И смотрит пустота из черного окна, Как мысли рвутся ввысь и увязают в вере. ... Табачный сизый дым, как персональный смог. Дамоклов меч упал, но, слава Богу, - мимо! Одумавшись, назад, в строфу вернулся слог, Мой закаленный слог, привычный к никотину. Факир на час, я сам ступил на этот путь: На дудочке играть пред царственною коброй! Но, как сказал поэт: и я когда-нибудь Прекрасное создам из тяжести недоброй. 5-6
августа 2000 *** Люби - не люби, убегай от себя, переламывай фатум, Испытывай душу и тело вином и тоскою... Вновь ангелы Божии плачут над Новым и старым
Арбатом. А может быть, дождь обложной зарядил над Москвою? По скепсису - вера, и виденье сути, и чувство
потери... Вина без вины, ощущенье прощанья при встрече... Осенние листья и дома чужого открытые двери... И холод в груди, и ... укрыться от холода нечем. Болят к непогоде названия улиц, как старые раны. Люби - не люби, не на равных, увы, говорим мы. Ну, что мне теперь все твои купола, казино и шантаны? ... Чумные застолья безродных "наследников"
Третьего Рима? Ходи по морям, убегай от себя - вечной жизни не
купишь! Незримая Воланда тень над Москвою витает. Не то чтобы в реку - ты дважды и в пруд Патриарший
не ступишь. Уж тысячу лет, как по Бронной не ходят трамваи. И все уже было под солнцем: закаты великих
Империй, Аларих, османы, Гиреи, пожары, руины... Как сказано: всем воздадут небеса по делам их и
вере. Спасать и судить твою душу - не блудному сыну! ... Вот так, начинаешь элегию... стоп, - не свести
бы к "Разлуке", шарманке, старьёвщикам, року на плёнках с
костями... подняв воротник, что ищу я сегодня в пустом
переулке, где ангелы с неба - всё плачут и плачут над
нами... 7-9 сентября 2000 *** «Сухопутный червяк, судовую утративший роль, я на берег схожу, как актёр, покидающий сцену».
А.Городницкий Почём сегодня на земле покой и воля? Мир и войны? Идти по собственной золе уже не страшно и не
больно. И крики чаек не слышны «на этом береге туманном»… Координаты Зурбагана на карты не нанесены. Несопоставимы солёные грёзы и море с листа, Феерия Грина и грубая проза сырого холста. Обыденность будней, обыденность дома, как привкус
халвы. Ни моря, ни судна, ни ветра, ни рома… Каперна,
увы! Я помню всё. Но что с того? По мне давно не плачет
рында. Из окон дома моего, сколь не смотри – морей не
видно. Сгорел закат, как корабли, мосты, мечты и вера в
сказку… Снимаю прошлое, как маску. Меняю песни на рубли. Несопоставимы солёные грёзы и море с листа, Феерия Грина и грубая проза сырого холста. Обыденность будней, обыденность дома, как привкус
халвы. Ни моря, ни судна, ни ветра, ни рома… Каперна,
увы! И всё-таки: почём мечта? Мне говорят – не
продается! Но за романтику с листа платить когда-нибудь
придётся! Вот так и я, себя кляня, смотрел, от горя каменея, Как корешей послав на реи, уходит судно без меня! Несопоставимы солёные грёзы и море с листа, Феерия Грина и грубая проза сырого холста. Обыденность будней, обыденность дома, как привкус
халвы. Ни моря, ни судна, ни ветра, ни рома… Каперна,
увы! 10-13 декабря 2000 *** Страна моей души иль Родина моя? Все так переплелось корнями под землей, что можно позабыть, но разорвать нельзя... А если отрубить, то только с головой. 2001
*** Усталость земная иль вечных небес притяженье... Прошедшие годы уже не имеют решенья. На временем брошенный вызов не будет ответа... Приходится ждать продолженья сюжета. Приходится ждать, не надеясь на новые всходы, как встарь уповая на милость богов и природы... Приходится ждать... мартобря или свыше знаменья... Прошедшие годы уже не имеют значенья. И что там останется после - потоп или манна, - потомки узнают из книг и музейного хлама... Но, книги писались людьми (исключая Скрижали)... Руины, раскопки, фрагменты, осколки, детали - Всё наше наследство, по сути своей - натюрморты, как мутный осадок на стенках остывшей реторты... К цепи артефактов прибавятся новые звенья, где вещи и люди уже не имеют значенья. 1 февраля 2001 *** "Это наша зима. Современный фонарь смотрит мертвенным оком"
И.Бродский Играть словами можно до бесконечности. играя мыслями рискуешь сойти с ума, Впрочем, можно рвануться на штурм вечности, играя мыслями и словами, когда за окном зима. Ибо зимой вечера (да и дни) томительны, и между зримой явью и умозрительным различие, увы, как между Калигулой и Нероном, или, скажем, между Стиксом и Ахероном. Зимой, в порядке вещей состоянье холода, тоски, безнадежности... Улица. Ночь. Фонарь... Не всякий, подобно Тору, обладает молотом для сокрушения демонов, в том числе именуемого
Январь... От бога Януса, ведущего родословную. (Меж богами и демонами, грань, entre nous,
условная!) Вчера ты -
Бог, а сегодня - идол и враг народа, - в общем, все - сообразно логике царей природы. Пейзаж черно-белый конкретен, как биография, как фильм на экране телевизора КВН. Цветная реклама напротив - как эпитафия: Грандиозная распродажа! Торгуем всем! ... Только стены и небеса не скрывают серости присущей временам пересмотра ценностей, грабежа награбленного и прочих изъянов тысячелетия
... Модным словом Millennium Первый Рим поздравляет
Третий. По слухам - грядет глобальное потепление. Смотря на корявые ветви скорчившихся дерев, слушая норд-оста волчье ночное пение (Бора - в Новороссийске. Бродский любил: Борей!), Глядя в окно на снега и ветра месиво, вспомнишь не греков (Дионис не в счет,
естественно!), вспомнишь России второе крещение... третье, которое, по словам поэта - зовется смертью! ... "Свеча горела..." и я зажег бы, да
нет свечи. Под плач пурги уснули бетонные терема. Играть словами можно до бесконечности. Играя мыслями, рискуешь сойти с ума. 6 февраля 2001 *** "Слава Богу, чужой!" И.Бродский Возвращенье... куда? Ибо
не уходил. Так, нашло... показалось... И, тобой не храним, я тебя не судил... Разве, самую малость! Я по праву рожденья простил тебе дом, Где родился и вырос... Где любимые тени сидят за столом расселенной квартиры. Хоть ты мессы не стоишь, и я - не король, - в ноябре или в марте мне судьба - возвращаться... планида? юдоль? Бытовуха дель арте? – к переулкам кривым, тополиным дворам и окраинам гулким... к Патриаршим прудам, Воробьевым горам и опять к переулкам. В этой вечной игре поражений, побед маскарадов и торжищ - побежденные есть. Победителей нет. И не будет, похоже. Ты во мне и во вне, за чертой, за межой, за дворами из детства. И хотел бы сказать: "Слава Богу, чужой!"
- да не выдержит сердце. 11-12 февраля 2001 *** Я –
человек без племени, без
имени, без веры. Вокруг меня и вне меня чужие города. Бредёт смятенная душа подобно Агасферу против вращения земли до Страшного Суда. Чем ярче многоцветных снов миражи и виденья, тем возвращаться тягостней к убогости земной. Полёт на крыльях восковых кончается паденьем. Я столько падал, что давно - ни мёртвый, ни живой. Кто не сумел подняться ввысь, тот ищет Слово в
бездне. Своя? Чужая? Все равно! Любая подойдет! В кромешной тьме легко принять за веянье надежды прикосновенья сквозняков из ледяных пустот. Везде - нигде. Никто. Ничто. Бесплотен и бесплоден
- я просто дух, я - имярек, я - пыль веков и дым. Я знаю всё и ничего. Я ни на что не годен, поскольку многие придут под именем моим. ... Бумажный лист исчеркан, смят, отброшен... Нет
решенья! Судьба однажды поднесла мне в виде дара ад, где звезды жгут в ночи огни холодного свеченья, - по крайней мере так с земли их постигает взгляд. Я столько раз с себя срывал живую душу с кожей, что друг от друга их давно не отличаю сам... Против течения времен, великий и ничтожный - какому Слову я служу? Каким молюсь Богам? 14-15 июня 2001 *** Приветствуй своё одиночество в мире, прими его в сердце, воспой его в слове. Сыграй сам себе на украденной лире и братьев по духу ищи - не по крови! Построй на столе расписной балаган, придумай сюжет и начни представленье, где вымысел - просто судьбы отраженье, поскольку не всякая сказка - обман! Почувствуй свою обречённость без позы, без пошлых попыток надеть треуголку. Судьба и дорога - две метаморфозы, попытки найти в стоге сена иголку. Две разных идеи, как два маяка, два Символа Веры в душе одинокой... Никто никогда не отыщет истока, откуда свой путь начинала река. Концы и начала имеют лишь сказки... Там глупый, хоть в чём-то, по-своему мудр... Там подлость и ложь предаются огласке, и зло наказуемо с помощью чуда... Построй балаган, не клянись на мече... придумай сюжет и начни представленье... прими одиночество, как очищенье. Прими обреченность, как крест на плаще. 7-10 июля 2001 *** Мой последний герой доживёт до седин и умрёт, не покаявшись, - просто, вызовут скорую помощь - не батюшку в дом. А за серой стеной - полупьяный сосед со второю управившись, будет слушать В.В., утирая слезу кулаком. Мой последний герой песни пишет, увы, большинству непонятные, ибо смутна стезя у поющих "чего-то не
то"... Он уйдёт без фанфар, фарисейских речей и салюта трехкратного, в темно-синем костюме, с мечтой о бесцветном
пальто. Но не будем спешить, пусть еще поживёт, погрешит, поюродствует, погрустит о несбывшемся, глядя в ночное окно, где невидимый дождик читает стихи в духе раннего Бродского... А за серой стеной - тишина, все уснули давно. Будет всё как всегда: мир не рухнет - им правят прагматики, золотя купола, "чтобы чаще Господь
замечал!" Лишь за тысячи миль штормовые ветра над осенней Атлантикой загудят в парусах и команде сыграют
"аврал"... ... Вот такой эпилог... за полночным столом мало ль что напророчится: молчаливые тени иль перст, указующий путь... Мой последний герой, чуть помедлив, поставит в конце многоточие... и отложит перо, перед тем, как калитку толкнуть. 20-21 июля 2001 *** Загляни в своё прошлое - там увидишь грядущее. Начитавшийся Бродского, начитавшийся Пушкина, за столом, словно мумия ты сидишь в одиночестве, чешешь за ухом пёрышком в ожидании строчечки! И подумаешь: Боже мой! Вот писали же гении! А ты, с суконною рожею, с новоязовой фенею - всё туда же - в великие! С фонарём да на торжище, чтоб глагольными рифмами жечь вчерашних
безбожников! Явь холодными лапами лезет в душу горячую. Нынче мне над бумагою - не поётся, не плачется. Только в воздухе чудится горький запах пожарища. Время подлое крутится, как рулетка без шарика. Здесь продастся и купится все за зелень бумажную. Время пристально щурится сквозь прицелы продажные. С перегарными мордами мы и Бога - за лацканы! Вышло время народное. Стало время босяцкое. Загляни в своё прошлое - там увидишь грядущее. В виде медного грошика старику неимущему. В виде чахлого скверика для детишек с собаками… И застынешь растерянно над проклятой бумагою Словно умник роденовский перед дивой резиновой, пред загадкой вселенскою, что зовётся Россиею... Нет на свете печальнее сей рифмованной повести, ибо начал за здравие, а закончил, как водится... 21-22 июля 2001
*** На душе - филиал преисподней. Все поэты - волхвы... Вот и я, на ладони Господней... пред глазами врага, или друга, иль просто зеваки... я раздет донага и распят на листочке бумаги... Мне дано воспарить Над дорогами праздного люда, я сожжён изнутри каждым словом добытым - откуда? Летописец миров? Эпигон трудового народа? Чем питаю перо - кровью или водой из болота? Легче вырвать язык, чем ответить на эти вопросы... Горьким ядом гюрзы обернулись вчерашние слезы. Я читаю следы поколений не знавших покоя, и Отечества дым пахнет порохом вечного боя... "Значит, нету разлук". Новый век ничего не прибавил. Снова замкнутый круг, и кусочная свалка без правил. Снова - светлая даль и стакан в подворотне ближайшей, когда Родину жаль, но себя, все же чуточку жальче... ... Снова полночь... Увы! - на душе - филиал преисподней. Все поэты - волхвы... вот и я, на ладони Господней, где по вере - ответ: "Это ад или райское место?" Где две тысячи лет - кто грядет - никому неизвестно. 10-12 августа 2001
*** На рю Дарю, на паперти согретой, Перекрещусь, в былое бросив взгляд… В Донские степи, где дрожат под ветром Метёлочки сухого ковыля… Где запылают ветреные дали, И эскадрон на марше прорысит… И юных лет недолгие печали Развеются, как пыль из-под копыт… Еще друзья скакали стремя в стремя, Еще сердца не жаждали отмщенья, И первый бой не притупил клинки! Где мы теперь, среди каких народов – Корнеты восемнадцатого года? Кто пал в боях, кто спился от тоски. По прихоти судьбы – кавалеристы, Из юнкеров и бывших гимназистов, Погоны офицерские обмыв, Пушок свой перед зеркальцем крутили И время до атаки торопили, Насвистывая маршевый мотив… Мы с красными Россию не делили. Вопрос стоял иначе: или-или! Одним из нас нет места на земле! И я рубил без тени состраданья, А после боя
пил, как после бани, И ни о чем уже не сожалел. Здесь – кто кого!
И Сила шла на Силу… Война меня ломала и рубила, Отечества лишила и семьи… Мне часто снится степь перед грозою, И слышен
Глас Небесный: Шашки, к бою! И дробь копыт… и головы в пыли… Что ж, мы, юнцы, не нюхали Германской, Зато взрослели быстро на Гражданской. Не все успели, жаль! Но я – успел! Корнеты восемнадцатого года! Поручики Великого Исхода, Немногие из тех, кто уцелел… Вновь сон, как конь несёт в иное время, Когда друзья скакали стремя в стремя, И не проснулась жажда у клинков… Нас опьянял степной, полынный запах, И мы, смеясь, мечтали о наградах, Забыв про цену собственных голов… На рю Дарю, на паперти согретой, Перекрещусь… 22 апреля 2002 Начало
документа *** … И вырастим бога в пробирке, с душой на нуле. Компьютер заменит поэта, жреца и вождя… Вот стол мой, вот крест мой, вот я – мы одни на
земле, В пространстве безвременья ночи и плача дождя… По собственной воле мы все будем загнаны в рай, Где книгами будут пугать малолетних детей, Где станут им петь электронные бури «Бай-бай!», Живые сердца выводя на бездушный дисплей. Ах, мысли
холодные, словно шуршание льда, Плывущего вниз по течению темной реки… Часы мои встали,
и с неба упала звезда, И в волчьей улыбке судьба показала клыки. Вот стол мой, вот я – сам себе заключенный и
страж, Случайный жилец на случайно возникшей Земле. Раздумья о бренности – некий словесный мираж, Подстать Маргарите, летящей в ночи на метле. Одно остается:
поверить в свою правоту, Химеры презрев – не бояться ни зла, ни добра… Стихи сочинять, обречённые на немоту, Покуда шесть струн не вздохнут и прошепчут: Пора! 22-23 апреля 2002 *** Окаянствую помаленьку… Да и всех то делов, ей Богу: Вирши петь, на гитаре тренькать, Полагать о себе, любимом, Как о гении с Патриарших… Недопонятом и гонимом, Словно в юности Паша Кашин… Эх, Отечество, двор московский, Мост Кузнецкий да ГУМ с фонтаном… Говорят, у ворот Покровских Я частенько гуляю пьяным! Да при этом ругаюсь громко И читаю стихи на фене Про родимую, блин, сторонку, Утверждая, что я – Есенин. Только это – туфта, братишки! Выпиваю я чаще – дома. А гуляю я у Никитских, И зовут меня по-другому… Чай, не верит слезам Старушка! – Но, уж слухам – мели Емеля! Говорят, что я скромно: Пушкин! Представлялся на той неделе. Так уж вышло, мол, жив, повеса! С Гончаровой давно в разводе… Застрелил подлеца Дантеса, И, как видите, на свободе! … Все смешалось в подлунном мире: Пицца дог, шаурма по-флотски… На Садовом,
в одной квартире, Называли меня Высоцким. Правда, сам я, там не был сроду! И вообще – у меня бестемье! Но, поди, докажи народу, Что не Блок ты и не Иртеньев… … И сижу я в своем Трехпрудном… безысходность – хоть вой белугой! Не дай Бог, назовут прилюдно Розенбаумом
или Кругом… 25 апреля
2002 года
*** Но мор и глад ведут нас в бездну… Когда преданья старины Беспамятством искажены, И поступь, некогда железных Когорт и грозных легионов Сравнима с шарканьем больных, Голодных доходяг на зонах, Когда ни чести, ни короны У обезглавленной страны… Я начинаю эту песнь… …От Порога до Порога, сквозь века – темна дорога… то с хулой, то с верой в Бога, с грешным: Господи, прости и гордыню, и бессилье, и намеренья благие!.. … От России до России – сколько нам еще идти? Нет ответа… запах воли… Запах крови… время голи… Низко стелется над полем Дым горящей трын-травы! Где, Господь, Твоя десница? Где ты, Русь? Кому молиться? Птица-Тройка мчится, мчится… И ямщик без головы! «И, с налёта, с поворота!…» Эй, братва, пришла свобода! Всё, в натуре, из народа Племя каторжных кровей… … может, мы живём в дурдоме, у самих себя на стрёме? Может, Бог, и вправду, помер? Может, лишь в душе моей? Гой, еси ты, Русь Святая! От Москвы и до окраин Завывают волчьи стаи Под крутой российский рок… И в дворцах, и в развалюхах Нищих разумом и духом Принимает повитуха: Хоть с рождения – в острог! Бога нет в душе смятенной… Значит – нету и геенны! Над расколотой Вселенной Небо чёрное, без звёзд… Коль своя душа потёмки – Что останется потомкам? Лихолетия обломки Да поднявший ногу пёс… 1-2 мая 2002 года Мы вымираем, как вид, переживший себя архаизм, Смертным ненужный, увы, и безразличный богам. Мы никому не нужны, кроме, разве, таких же
безумцев. Лет пятьдесят или сто – вот наш предел на земле. Самообман или вера – Великого Nihil
миражи, Утлый наш челн наплаву держит еще до поры. И незаметно сгорают бездымно сердца одиночек. Плещет под днищем вода черной реки Ахерон. Москва. Клиническая больница 52. Кардиология. 8 июля 2002 года *** Летит сквозь века смех и плач, Пока душа вонзает шпоры И заставляет мчаться вскачь По бездорожью вечной жизни Сквозь
имена могильных плит, Сквозь безразличие отчизны, - Толь блудный сын, толь Вечный Жид… Душа вонзает шпоры в сердце… Попробуй сбрось ее, поэт! … и безысходно в ритме скерцо Шопена марш звучит вослед. Москва. Клиническая больница 52. Кардиология. 15 июля 2002 года. *** В двух-трех словах ли,
строках или строфах, Дух времени, как объяснить
себе? Какой бы ни была твоя Эпоха
– Она в твоей крови, твоей
судьбе. В горниле войн и бедствий
моровых Империи рождались, умирали… И запах тлена, ладана и
гари Витал над миром мёртвых и
живых. Кто выправить пытался
перекосы При помощи железа или слов И тем эпохе задавал
вопросы, Переходил в число ее
врагов. Дворец, острог… Что вечно
под луной? Творцам своим легко ломая
спины – Чернила, кровь, вода – Ей
всё едино… Эпоха служит лишь себе
самой. Добро и Зло абстрактны от
природы, Им безразлична радуга
знамён… Но вне эпох, религий и народов Они собой питают дух
времён. Шагнем за новый поворот, а
там, -- Вновь шепчет мне блаженная
надежда… А там, увы, всё то же, что
и прежде: Зимой – зима, четверг по
четвергам… За ночью – день, а за
весною – лето, Кружки, круги, привычные
табу. Глупец всё так же требует
ответа, А умный циник всё видал в
гробу… Проходит всё, бессмертен
только миф, В нём связь времён,
внесённая в скрижали… И запах тлена, ладана и
гари Витал над миром мёртвых и
живых. Ноябрь 1995 Конец ISBN 5-87516-010-1
© Ривель К.И., 2002 Последняя страница ……. Ривель К.И.—«Где брат
твой…»: Стихи и Песни. – СПб.: «Нева», 2002. – ISBN
5-87516-010-1 «Где брат
твой…» - сборник избранных стихотворений и песен историко-философской лирики Кирилла Ривеля, петербургского
поэта и автора-исполнителя песен - вторая книжка автора. Первый сборник
стихов «Белый ветер» был издан «Лио Редактор» СПб в 1997 году. К. Ривель
родился в 1948 году в Москве. Учился в Юридическом институте, служил в армии,
плавал на судах морского флота,
работал худруком. Тарифицирован Ленконцертом. Поэт, автор и исполнитель собственных песен. Публиковался в
периодических изданиях, коллективных сборниках, поэтических альманахах,
журналах «Звезда», «Нева», «Капитан-клуб», «Наши вести» и др. Живёт в Санкт-Петербурге. Кирилл Игоревич Ривель Где брат твой… Стихи и песни
|